Мені, мамо, змиють дощі,
а розчешуть густі терни,
а висушать буйні вітри… —
стонет, надрывается одинокий голос в темноте.
— Да замолчите вы там! — невольно вырывается у Артема.
Песня обрывается, как полет подстреленной птицы. И сразу жуткая тишина наваливается на лес, ложится камнем на плечи. Словно даже перестали падать с мокрых ветвей гулкие капли и не вздыхала под копытами коней раскисшая дорога.
— Что же это, уж и петь нельзя? — прозвучало во мраке, словно выстрел.
Через мгновение перед Артемом вырастает силуэт всадника.
— Крутую кашу завариваешь, комиссар! Зачем обижаешь людей? Тебе с ними воевать и воевать, — гневно чеканит Одарчук.
— Не до песен мне сейчас, Ефрем…
— А ты не только о себе думай, комиссар. Я, к примеру, всю гражданскую с песней прошел и никому не позволю на нее замахиваться. Никому, понимаешь!
Не дожидаясь ответа, он неожиданно затянул хрипловатым простуженным голосом:
А вже літ за двісті,
як козак в неволі…
— Ге-ей, ге-ей! — подхватили всем скопом орлята на переднем возу.
Голосистое эхо мигом покатилось по притихшему лесу, откликнулось в разных концах удаляющимися вскриками.
— Да что они, одурели? — возмутилась Клава. — А если немцы близко?
— Вольница, черт бы их побрал! — сплюнул в сердцах Заграва. — Комиссар, прекрати этот сумасшедший концерт! — дернул он Артема за рукав, хотя еще недавно восхищался бесшабашными одарчуковцами.
Артем понимал: тут обычным приказом не обойтись. Норовистый, болезненно гордый, задетый за живое за столом у Мокрины, Одарчук, наверное, ждет случая, чтобы расквитаться, а орлятам только этого и надо: они во всем готовы потакать своему буйному батьку. И если сейчас же не положить этому конец, раскола в отряде не миновать. Артем соскочил с телеги, схватил за узду Ефремова коня. От внезапной остановки Одарчук клюнул носом в гриву и замолк. Стихли как по команде и его хлопцы.
— Тебя что укусило? — спросил Артем негромко, когда они немного отстали. — Для чего мутишь воду?
— Об этом я тебя хотел спросить.
— Брось крутить. Лучше честно признайся: платишь за невыпитую самогонку?
— А хотя бы и так! — дерзко парировал Одарчук. — Разве мои хлопцы не заслужили по чарке?
— Медяками платишь им за отвагу.
— Еще посмотрим, чем будешь платить ты.
— Никому я платить не собираюсь! Мы пришли сюда не на заработки. А дешевый авторитет лично мне не нужен.
— Могу заверить: никакого авторитета ты у хлопцев не завоюешь, коли тебе даже песня поперек горла встала…
— Да будь же ты человеком! — с болью воскликнул Артем. — Пойми: это у меня очень личное… Неужели у тебя песня никогда воспоминаний не вызывала? Таких, что сердце бы кровью обливалось?