— Ведите нас, мамо, к нему. Только чтобы без шума!
— Да уж положитесь на меня. У меня у самой два сыночка в армии. — Она как была, босая, с непокрытой головой, так и пошла с партизанами через улицу.
Пришли на соседний двор. Притаились на крыльце добротно срубленной хаты. Старуха подергала дверь, потом застучала в окно:
— Кондрат, слышишь, Кондрат! Отвори.
Долго никто не отвечал. Наконец послышалось сердитое:
— Кого еще там черти носят? Ты, Палажка?
— Да я же, я. Выглянь-ка на минутку, Кондрат.
— Не могла утра дождаться?
— Да выходи побыстрее, дело спешное…
— Иду, будь ты неладна!
Одним прыжком Заграва очутился на крыльце. И только открылась дверь, дуло его карабина уперлось в грудь полицая.
— Ни звука, не то пуля в пузо!
— Это хлопцы батька Калашника, — радостно пояснила старушка. — Покалякать с тобой пришли!
— Калашника?! — так и присел Кондрат. — Дак я ж… Я ни в чем не виноват… Люди добрые, поверьте. Я не хотел, они силой… Палазя, голубушка, скажи им… Я ж не хотел, они силой…
— Кончай свою музыку!.. — сердито перебил Василь. — Сейчас с тобой будет командир говорить. Но не вздумай хвостом вилять! И не ори!
Полицай съежился и согласно закивал головой.
— Сколько фашистских прихвостней в школе? — спросил Артем.
— Мало, человек десять. Другие на машинах еще позавчера на облаву отправились.
— Как они вооружены?
— Револьверы есть, винтовки… Нет, вру, пулемет есть. Стоит на входе.
— Как охраняется школа? Сколько часовых?
— Один, ей-богу, один. Если надо, покажу.
Какое-то мгновение Артем колебался. Потом строго спросил:
— Не врешь? Выманишь часового?
— С места мне не сойти! Детьми клянусь… Пощадите только, и я его своими руками…
— Идем!
— С радостью, с превеликой радостью! Штаны только натяну…
— И так сойдет, — преградил ему дорогу в хату Заграва. — Не в театр собираемся!
Кондрат заподозрил что-то неладное, бухнулся на колени и давай целовать пыльные сапоги Артема.
— Смилуйтесь, люди добрые! У меня же дети!.. И не виновен я, силой меня в полицию забрали. Никого я даже пальцем не тронул… Палазя, ну скажи, родная!..
— Да оно будто и не слышно было, чтобы он кого обидел, — неведомо почему завсхлипывала и Палажка.
— Слушай, ты! — Артем схватил полицая за ворот, поднял на ноги. — Мы не бандиты! Если твои руки не обагрены невинной кровью… Короче, если ты делом докажешь, что не продался фашистам…
— Что угодно сделаю! Вы только прикажите… Самым святым клянусь… не враг я советской власти. Сам в гражданскую кровь за нее проливал и теперь бы помогал партизанам чем могу… Заставили меня… Или в полицию, или на каторгу…