Эта его улыбка укрепила подозрения капитана в том, что он знает, почему умер Жан, и знает, кто это сделал. И в то же время, это своё знание он никому не расскажет, и вообще, мальчишка был очень странным и вёл себя соответственно.
— В каюту их обоих, и все офицеры туда же, — распорядился Гасконец. Громко обсуждая происходящее, в капитанскую каюту потянулась вся командная верхушка пиратского корабля. Следом за ними туда же втолкнули и обоих пленников.
В итоге в каюте собрались: сам капитан, квартирмейстер, плотник, канонир, мастер парусов и боцман. Так как команда была небольшая, то старпома не было, его обязанности выполнял квартирмейстер, а кока в каюту не пригласили, по понятным причинам.
Внимательно глядя на пленников, Гасконец решил их напоследок прощупать и отследить их реакцию.
— Сегодня ночью умер Жан!
Падре тут же стал креститься и бормотать про себя молитву, не поднимая при этом глаз. Эрнандо же, наоборот, вылупился в кажущемся удивлении от поступившей новости. Но, уж как-то излишне равнодушно.
— Его убили, привязав верёвку к его горлу и к ногам кока. Кок проснулся, когда свалился со своего гамака, и начал барахтаться. Его усилия привели к тому, что удавка на шее Жана затянулась, и он задохнулся. Что вы знаете об этом?
— Ничего, — ответил падре. А мальчишка лишь сделал странный жест, пожав плечами, и что-то про себя пробормотал.
— Не хотите отвечать?
— Капитан, позвольте мне их разговорить, — подал голос мастер парусов.
— Дозволяю, — благосклонно кивнул головой Гасконец.
— Говори, щенок, — и Марсель, подойдя к мальчишке, схватил его за растрёпанные, торчащие во все стороны, волосы и с размаху приложил лицом к столу. Из разбитого носа тут же брызнула кровь, блеснули ненавистью глаза мальчишки, потемневшие от ярости, но он не издал ни стона, ни крика.
Только медленно капала кровь из расплющенного об стол носа.
— Филин, мерде! Говори!
В ответ лишь яростное молчание и полный взгляд тяжёлой, как металл, ненависти.
— Ладно! Молчишь? Тогда говори ты, падре! — и сильный удар кулаком в солнечное сплетение повалил старика на пол.
— Сволочи, скоты, мудаки! Вы только и умеете, что избивать безоружных и беспомощных! — сказал я тихим, сдавленным от ярости, голосом. Блин, что-то не то со мною творится. Раньше бы я даже не пытался отстаивать своё мнение, а сейчас готов биться до последнего.
— Что ты сказал, Филин? Безоружный и беспомощный! Это ты — то? Да твою ненависть можно вешать себе на шею и выбрасываться с нею за борт, чтобы сразу там утонуть! Кто убил Жана, отвечай?!
— Вы же сами и убили, а на нас спихиваете. Я слышал, как часовой, громко матерясь о том, что ему надоело постоянно смотреть за никчёмными пленниками, уходил наверх. И его довольно долго не было, а потом он вернулся, уже с бутылкой рома, и кричал, что эти каброны выпили весь ром, и теперь ему нечего пить, когда он выполняет столь ответственную вахту. И он над ними за это подшутил. А потом добавил: — Будут помнить ещё долго Мишеля из Анжона.