Сам не знаю, что на меня нашло, только слова льются сплошным потоком, словно дамбу прорвало, и я не могу остановиться: выкладываю Эстер все, вплоть до смерти матери и отцовском отчаянии, вплоть до самого сокровенного, о чем не говорил никому и никогда…
— В последнее время стало как-то особенно тяжело, — заключаю я свою речь, и рука Эстер ложится поверх моей сжатой в кулак ладони.
Ее участие, заключенное в этом простом жесте, как бальзам для моей растревоженной воспоминаниями души, и я чувствую тепло там, где обычно царило привычное онемение… В груди. Горло перехватывает… Концентрация кислорода в крови резко падает — я как будто в гипнотическом сне.
— А что говорят врачи? — спрашивает Эстер.
— Советуют уповать на чудо — отзываюсь с горькой усмешкой.
— Но ты не особо им веришь?
— Им или пресловутому чудо? — хмыкаю все в той же тональности. — Чудес не бывает, Эстер.
— А если все-таки бывают? — она глядит мне прямо в глаза и слегка сжимает мою руку. — Если все-таки чудеса случаются? Ты должен верить в это, Алекс… и я буду верить вместе с тобой.
Я не совсем понимаю, что она хочет этим сказать, но в ее устах это звучит как обещание: «ты будешь ходить, потому что я этого хочу!» Или я сам придаю ее словам этот смысл, как знать… Только верить приятно, и я толкую ее слова именно так.
— Когда твой день рождения? — интересуется вдруг Эстер, допивая свой капучино.
Неожиданная смена разговора, но я не могу сдержать улыбки.
— Через месяц. А что?
— Теперь я знаю, что тебе подарить, — загадочным тоном отзывается моя собеседница. Ее рука автоматически убирает волосы за ухо, губы изгибаются в многозначительной улыбке… Думаю, я тоже знаю, что хотел бы получить на свои именины, думается мне в этот момент, — ее, Эстер Райднер, и ничего больше.
Хочу поцеловать ее…
Коснуться иссиня-черных волос…
Прижаться всем телом…
— Уж, надеюсь, не горный велосипед?! — отзываюсь привычною шуткой, хотя рука почти дрожит от едва сдерживаемого желания.
— Колеса? — улыбается она. — Нет, я подарю тебе крылья, Алекс. — И подается вперед: — Признайся, ты ведь хочешь летать, правда? Как твои бабочки, Алекс… высоко в небе… вдыхая свежий разряженный воздух… не будучи привязанным к этому креслу… Хочешь?
Опять же не понимаю, смеется ли она надо мной или говорит на полном серьезе, только гипноз Эстер так силен, что я бездумно отзываюсь:
— Хочу.
Больше всего на свете… хочу.
— Тогда полетишь! — обещает она, касаясь моей щеки.
Я смущенно дергаюсь — она улыбается. Всепонимающе. С нежностью…
— И как же ты это устроишь? — глухо осведомляюсь я.