— Поезжайте вперед и ждите нас за поворотом, — велел он кучеру, а сам выставил руку, чтобы Лиззи было удобнее ухватиться за нее. Она не преминула так и поступить: уж слишком пугающим оказалось место прогулки. Темные кроны деревьев подступали со всех сторон, нависали над едва разъезженной дорогой, казалось, таили в себе скрытое зло, дыхание которого холодком пробегало по коже.
Лиззи пожалела, что не воспротивилась этой прогулке. Уж лучше бы потерпела еще чуть-чуть…
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался супруг, едва отъехала карета. — Вас более не мутит?
— Спасибо, сейчас относительно лучше, разве что ноги онемели от долгого сидения. Скорее бы до места добраться!
— Доберемся, Элиза, непременно доберемся. Осталось совсем немного…
Мужчина чуть стиснул ее запястье, и девушка почувствовала благодарность за это участие. Быть может, не такой он бесчувственный чурбан, как ей прежде казалось. Быть может, им даже удастся найти общий язык… как-то ужиться, не возненавидев друг друга. Только бы избавиться от этих жутких очков… Придать ему вид нормального человека.
— Простите меня за тот вечер, — в смущении пролепетала она, имея в виду свою брачную ночь. — Сама не понимаю, как так получилось.
Аддингтон улыбнулся, чуть снисходительно, с толикой насмешливости.
— Полагаю, мой военный рассказ оказался несколько убаюкивающим, как и порция доброго коньяка, отпитая из фляжки. Вам не о чем беспокоиться!
Его слова смутили девушку еще больше, ей захотелось отстраниться от Аддингтона, дистанцироваться от его насмешки над ней, выраженной в изгибе красивых губ. Она непроизвольно дернулась, однако он держал крепко, и Лиззи не удалось высвободиться.
— Вы насмехаетесь надо мной? — спросила она с обидой в голосе. — Похоже, вам доставляет удовольствие делать это.
Аддингтон отозвался:
— Отнюдь, Элиза: у меня и в мыслях не было оскорбить вас насмешкой, однако, если ситуация забавна, я нахожу необходимым сдобрить ее улыбкой.
— Улыбкой, которая при наличии спрятанных глаз, кажется оскорбительной, — не сдержалась она от колкости.
И Аддингтон посерьезнел, даже остановился, чтобы посмотреть на нее.
— Мне известно, каково ваше отношение к моему внешнему виду, — произнес он. — Помнится, вы уже высказывались на этот счет. И мне хотелось бы прояснить этот вопрос, коли ваш отец не сделал этого прежде, и объяснить наличие очков.
Лиззи поджала губы.
— Отец ничего об этом не говорил.
— Что ж, — сумерки сделались почти черными, темнота наползала со всех сторон, и мужчина снял и убрал очки во внутренний карман фрака, — я объясню их наличие. Это не блажь, Элиза, как вам то, верно, кажется, — произнес он, — скорее необходимость, с которой я вынужден считаться. Во время битвы на море я получил серьезное ранение головы, затронувшее мое зрение: доктора уверяли, что я никогда не увижу солнечного света, что травма затронула зрительный нерв и лишила меня возможности видеть. Долгое время я и сам в это верил, пока в нашем доме не появился Джованни Тамизи, удивительный доктор и давний приятель отца, навестивший меня по его просьбе. — Мужчина выдержал секундную паузу, как бы заново пережив период полного отчаяния, отметившего то время. Продолжил: — Тамизи вернул мне не только зрение, Элиза, — он возвратил мне желание жить. И плата была значительно небольшой: развившаяся светобоязнь принуждает меня к ношению очков, каким бы неприемлемым это вам не казалось. Яркий свет вреден для моих глаз…