Новый мир не поразил Ричарда. Новый мир был продолжением старого. Ричарда не поражали его новые возможности — они были продолжением старых, они были материальны и потому не интересны.
Он искал момента. Он ждал полного уединения. Он хотел попробовать.
Теперь момент настал.
Ричард был один — на миллионы парсеков и лет пространства-времени. Он осмотрел планету; Ираал матово отражал свет своей звезды и был не интересен — материальная вешка, не более. Предстоявшие битвы с зарождавшимся разумом не занимали Ричарда, в масляных черных болотцах, проникших на Саграбал, можно было утонуть, Джоанна могла погибнуть, как и все остальные, но неужели они не понимали, что это не имело решительно никакого значения? Погибнуть может тело, и это замечательно, если разум остается жить и становится самодостаточным в бесконечномерном мире, где материальные измерения жестко переплетены с нематериальными сфирот и не существуют без них.
Ричард оттолкнул от себя планету — или, если быть точным, сам оттолкнулся от нее, — и приблизился к звезде. Жар протуберанцев опалил его, и Ричард инстинктивно отпрянул.
— Помочь? — услышал он чей-то голос. Голос человека Кода. Он увидел образ: голубоглазый мальчик лет шести. Сын Дины — Хаим.
— Нет! — подумал Ричард. — Оставь меня. Я сам.
Он погрузил свое тело в плазму, которая оказалась слишком разрежена, чтобы доставить какие-либо неприятности, кроме странного зуда в ногах — или в той части материального тела, которая была бы ногами, если бы он сейчас стоял на поверхности планеты. Хаим, — подумал Ричард, — я просил не помогать мне, эта боль — моя, оставь нас наедине друг с другом.
Тело Ричарда погрузилось в хромосферу, и когда жар стал невыносим для его, уже почти расставшегося со всем материальным, сознания, Ричард, наконец, сделал то, к чему стремился всю жизнь.
Он оставил свое тело, и оно, нырнув в пучину, у которой не было дна, распалось на атомы. Порвались все связи, и уже спустя секунду восстановить их стало невозможно.
Дух Ричарда обрел свободу.
Только теперь Ричард понял, насколько сдерживала материальная оболочка его истинную сущность в бесконечном мире.
Он понял, что растянут по миллиардам измерений, будто скользил одновременно по миллиардам нитей.
Он перелился в измерение наслаждений и испытал все страсти, возможные по сути своей.
Он подумал, что слишком торопится, и вернулся в систему Ираала, но не занимал теперь материального объема и наблюдал планету такой, какой она выглядела в измерениях долга, иллюзий и еще какой-то неназванной линии, вызвавшей у Ричарда ощущение мрака, которого не могло быть на самом деле.