— От скромности ты не умрешь, — улыбнулась Дина, про себя удивившись тому, что способна не только внимательно слушать, но даже улыбаться.
— Не уверен, что вообще умру от чего бы то ни было, — пробормотал И. Д. К. — И ты, кстати, тоже.
— Я ничего не поняла в твоих рассуждениях, — подумала Дина, ей лень было произносить мысли вслух, но И. Д. К. расслышал и сказал:
— Я просто рассуждаю, рассуждение — как глина, из которой лепишь скульптуру. Пока все бесформенно, но, когда я говорю, то нащупываю, где можно снять кусочек, а где чуть примять… Понимаешь?
— Нет, — подумала Дина.
И.Д.К. наклонился, чтобы поцеловать Дину в губы, и вдруг понял, что они не одни.
Ощущение это мгновенно передалось и Дине, и оба вскочили на ноги, оглядываясь в поисках живого.
Шагах в двадцати, под одним из соседних деревьев, лежал человек. Мужчина в черном костюме и черных пыльных ботинках. Пиджак съехал с плеча, и белая рубашка выглядела помятой. Рыжеватая борода, глаза, будто черные дыры, поглощавшие рассеянный свет неба и ничего не излучавшие в этот мир. Мертвец.
Йосеф Дари.
Дина осталась стоять, а И. Д. К. заставил себя приблизиться. Он опустился перед трупом на колени и приложил ладонь ко лбу Йосефа. Холод. Абсолютный нуль. И.Д.К. отдернул ладонь, испытав мгновенный страх самому обратиться в ледышку. То, что Йосеф умер, и умер давно, не вызывало сомнений. Где это произошло? Здесь? Вопрос был странным — где еще мог умереть Йосеф, мертвые не способны передвигаться, — но И. Д. К. спросил и ответил себе сам: минуту назад тела под деревом не было. Он оглянулся, и Дина подтвердила взглядом.
И.Д.К. ограничился тем, что поправил на Йосефе пиджак, и руки, раскинутые в стороны, сложил на груди.
Дина позвала его, и И. Д. К. вернулся, не глядя больше на Йосефа. Они постояли друг перед другом, глядя глаза в глаза, а потом погрузились в потаенный мир, и чернота сознания сомкнулась над ними.
* * *
Они лежали рядом на прохладной траве и смотрели в потемневшее небо, на котором уже могли бы появиться первые звезды. Они отстранились друг от друга, чтобы побыть наедине с собственными мыслями, но все равно были вместе, превратившись в сиамских близнецов, родившихся минуту назад и теперь неразделимых, потому что на двоих у них оказалось одно сердце.
«Нужно похоронить Йосефа, — думал И. Д. К., — нельзя оставлять его так… А молитва? Кто прочтет кадиш? Я не умею. Только начало „Барух ата адонай, элохейну мелех аолам…“ А дальше? Я еврей или нет? Может, прочитать отрывок из Торы? Нет, Йосеф будет недоволен. Господи, я думаю о нем, будто он живой. А разве нет? Как он мог умереть в мире, где мертвые живут? Дина сказала… Что-то важное… Не помню. Спросить? Какие у нее мягкие волосы… Всегда мечтал об этом — зарыться в волосы женщины и дышать, чтобы пахло мылом или шампунем, и какими-нибудь духами, и еще губы… Я люблю ее? Я имею право любить ее? Жена Мессии. Не прелюбодействуй. Мы нарушили, и ничего у нас теперь не получится. Этот мир нужно понять, а законы Торы здесь, вполне вероятно, значат не меньше, чем законы физики в нашем мире. Все равно, что нарушить закон сохранения энергии. Невозможно. А здесь получилось. Значит, законы Торы и здесь не абсолютны. Иначе мы не смогли бы прикоснуться друг к другу. Или все проверяется лишь следствиями? Тогда они должны быть ужасны. Мы не выберемся отсюда. И не похороним Йосефа, потому что не прочтем кадиш. Мы вообще не из этого мира, попали сюда по недоразумению. Все, что предстоит нам, должен был делать Йосеф. А он умер. Почему? Когда?»