Через пару минут я оторвалась от него и, набрав телефон ближайшего отеля, забронировала номер. На сейчас.
Через двадцать минут мы уже заходили в вестибюль небольшой гостиницы на Смоленке. А ещё через пять минут уже ничего в мире не существовало, кроме нас двоих и белых простыней, мелькающих перед глазами.
Не знаю, сколько прошло времени до того момента, когда мы просто лежали рядом и курили. Только с ним – и ни с кем другим в жизни – я курила, не вставая с постели. Этот ритуал естественным образом зародился у нас ещё на базе. Опасность и неэстетичность этого занятия были несоизмеримы с удовольствием, получаемым от него. А сегодня, спустя много лет, в гостинице в центре Москвы, мы как будто мысленно уносились на десять лет назад, в то время, когда, будучи молодыми и счастливыми, наслаждались друг другом, любовью и вседозволенностью.
Я лежала и думала о том, как естественно всё происходящее. Как глупо с моей стороны было так долго пытаться выкинуть Жана из головы. Добровольно отказаться от того, чтобы бороться за любовь, за счастье быть рядом с этим человеком – сейчас это казалось мне верхом безумства. Теперь я знала точно, что меня ничто не остановит. Мы будем вместе, пусть урывками, пусть тайно, но жизнь наконец приобретёт реальный, а не надуманный смысл. Сколько раз я убеждала себя, что нет для женщины большего счастья, чем посвятить свою жизнь детям и любящему, заботящемуся о семье мужу. На самом же деле почувствовать себя женщиной – истинное счастье для каждой из нас, а возможно это только в объятиях любимого человека. «Рай без любви называется адом» – именно так можно было охарактеризовать мою жизнь до возвращения в неё Жана.
Мы долго лежали молча, думая каждый о своём. Наконец наступил момент, когда нам обоим захотелось прервать тишину, – Жан уже сделал вдох, но я опередила его на долю секунды:
– Почему ты был так жесток ко мне? – В любой другой ситуации такой вопрос выглядел бы как банальное женское нытьё, но в нашем случае я имела полное право его задать.
– Я был зол. Очень зол на самого себя. Сначала потому, что позволил Жданову посадить себя в клетку.
– Ты бы не смог сопротивляться, – поспешила я его переубедить.
Однако Жан как будто не слышал меня:
– Затем из-за того, что, боясь за мою жизнь, ты стала принадлежать ему.
– Я всегда принадлежала только тебе, – продолжала парировать я.
Но Жан словно разговаривал сам с собой, не обращая внимания на мои возражения:
– А дальше… То, что было дальше, я никогда себе не прощу. Прошло время, и я твёрдо решил доживать свой век, никогда не вставая на твоём пути, чтобы впредь не приносить тебе несчастий.