Отвечая на вопрос о том, как же могло случиться, «что современное мировоззрение, основывающееся на жизнеутверждающем начале, из первоначально нравственного превратилось в безнравственное», Швейцер пишет: «Это можно объяснить только тем, что мировоззрение это не имело подлинных корней в теоретической мысли. Идеи, породившие его, были благородны, эмоциональны, но не глубоки. Они не столько доказывали факт связи этического начала с началом жизнеутверждающим, сколько интуитивно улавливали его. Поэтому, поддерживая жизнеутверждающее и нравственное начало, теоретическая мысль не исследовала по-настоящему ни того, ни другого, ни внутренней связи между ними».
И дальше: «Мои, казалось бы, абстрактные, но основанные исключительно на существе дела размышления о связи культуры с мировоззрением привели к тому, что отныне упадок культуры стал представляться мне следствием растущего обесценения традиционного мировоззрения, основанного на этическом и жизнеутверждающем начале. В процессе этих раздумий мне стало ясно, что и я сам, подобно многим другим, повинуясь внутренней потребности, цеплялся за это мировоззрение, не отдавая себе отчета в том, что оно нуждается в идейном обосновании».
Все эти соображения, подробно изложенные Швейцером, — плод философского идеализма. Они не учитывают влияния законов экономического развития, лежащих в основе любого общественного прогресса. Швейцер хотел заново выковать «сломанный меч идеализма». И его жизнь стала нравственным примером служения идеалу, как он его понимал — в слиянии идеи с практической гуманной деятельностью.
Швейцер досадовал, что последовательный анализ философских учений, отчасти способствующий объяснению состояния современной культуры, не указывал никакого способа приостановить ее упадок и не предлагал обновляющие и жизнеутверждающие импульсы. Точно определив состояние современной культуры, он не мог найти ответа на мучивший его вопрос. Но зато он нашел нравственную задачу! Для себя и для других людей! И притом задачу абсолютно бесспорную!
Прежнее смутное ощущение давно переросло в уверенность: речь шла уже не об ответе на вопрос, зачем он отправился в мрачную чащу девственного леса. Его идеалистические идеи и практическая работа сливались воедино. Но где же найти выход из создавшегося положения? Выход, который будет ответом не только ему самому, но и всему человечеству?
Между тем наступило лето 1915 года. Швейцер так рассказывает об этом времени: «Месяц за месяцем я жил в состоянии непроходящего внутреннего напряжения. Безуспешно я бился над возникшей проблемой, и даже моя повседневная работа в больнице не снимала накала... Я словно блуждал в густом лесу и не находил тропинки. Я толкал железную дверь, но она не поддавалась».