Еще одно обстоятельство оказало бесспорное влияние на жизнь Альберта Швейцера. Дед Швейцер, как и все его братья, был одновременно и учителем и органистом, поэтому и отец Альберта Швейцера рано выучился играть на рояле, фисгармонии и органе. К удовольствию всей семьи, пастор Швейцер в часы досуга любил играть на клавесине, доставшемся ему в наследство от его тестя Шиллингера. Альберт Швейцер впоследствии рассказывал: «Он не был силен по части техники, но очень мило импровизировал». Дед Шиллингер интересовался не только игрой на органе, но и устройством этого инструмента. Стоило ему приехать в какой-нибудь город, как он тотчас отправлялся знакомиться с местными оргáнами. Альберт Швейцер признает: «Страсть к органу я унаследовал от моего деда Шиллингера».
Оставим в стороне вопрос о наследуемости дарований. Бесспорно одно: дарования непременно надо развивать. Когда Альберту Швейцеру исполнилось пять лет, отец начал обучать его игре на клавесине дедушки Шиллингера. Когда ему было семь, он поразил свою учительницу исполнением хоралов на фисгармонии. Восьми лет от роду он начал играть на органе, хотя ногами не доставал до педалей. А когда ему исполнилось девять, заменил как-то органиста во время богослужения. Орган, как и вообще музыка, стал не только его страстью, а частью его жизни. В процессе занятий музыкой проявилась его исключительная одаренность. Альберт Швейцер поведал о том, какое огромное впечатление произвел на него двухголосный хор: «...Я вынужден был опереться о стену, чтобы не упасть. Слушая эту двухголосную музыку, я кожей, всем телом ощущал блаженство. А когда мне впервые в жизни довелось услышать духовой оркестр, я чуть не лишился чувств».
И еще одно впечатление детства повлияло на Швейцера. Отец пробудил в нем интерес к Африке. Искра, запавшая в сердце ребенка, разгорелась ярким огнем. который не угасал в нем на протяжении всей долгой жизни и однажды побудил его принять великое решение. Разумеется, этого не мог знать, не мог даже подозревать отец. Каждое первое воскресенье месяца пастор Швейцер служил в Гюнсбахе особую — «миссионерскую» — обедню. С увлечением рассказывал он прихожанам о жизни и деятельности лютеранских миссионеров в Африке. Швейцер признался впоследствии: «Мой интерес к миссионерству зародился во время этих богослужений в Гюнсбахе».
Часто по воскресеньям отец читал своим детям мемуары миссионера Казалиса, работавшего в Басутоленде, и для этого даже сам перевел их с французского. Должно быть, не раз пасторские дети вздрагивали от ужаса, когда миссионеру приходилось переживать страшные злоключения при общении с непокорными тузeмцами — и лишь потому что он хотел превратить диких язычников в христиан