– Что скажете о мистере Флетчере? – спросил Клинг.
– А что о нем сказать? – пожал плечами швейцар. – Приличный человек, адвокат. И вот смотрите, что происходит. Возвращается он домой и что обнаруживает? Лежащую на полу мертвую жену, которую, возможно, прикончил какой-то псих наркоман. И что это – жизнь? Кому такая жизнь вообще нужна? Уже спокойно в собственную спальню зайти нельзя – того и гляди, что на тебя кто-нибудь бросится. Куда это годится?
– В котором часу мистер Флетчер вернулся домой? – поинтересовался Берт.
– Где-то в половине одиннадцатого, – отозвался Фил.
– Вы уверены?
– Совершенно уверен, – решительно кивнул швейцар. – И знаете почему? Живет тут у нас в квартире двенадцать-С миссис Хоровиц. То ли у нее нет будильника, то ли она его ставить не умеет – муж умел, да помер два года назад. Одним словом, каждый вечер она звонит мне, уточняет, который час, и говорит, во сколько мой сменщик должен разбудить ее утром. Само собой, у нас здесь не гостиница – ну и что? Отказать старушке в такой ерунде? Вы бы отказались? То-то и оно. Кроме того, на Рождество она дает щедрые чаевые, а Рождество у нас не за горами. Так вот, сегодня вечером она звонит мне, спрашивает: «Какое сейчас точное время, Фил?» – я смотрю на свои часы, отвечаю, что половина одиннадцатого, и в этот самый момент подъезжает такси и из него выходит мистер Флетчер. Тут миссис Хоровиц просит передать моему сменщику, чтобы тот разбудил ее в половине восьмого, я отвечаю, что все сделаю в лучшем виде, вешаю трубку и скорей к мистеру Флетчеру помочь с чемоданом. Вот так я и запомнил точное время.
– И мистер Флетчер сразу поднялся к себе в квартиру? – уточнил Клинг.
– Ну конечно, – Фил удивленно посмотрел на детектива, – а как иначе-то? Чего ему еще было делать в половине одиннадцатого вечера? Гулять по нашему райончику? Да это ж чистой воды самоубийство.
– Спасибо за вашу помощь, – поблагодарил полицейский.
– Не за что, – пожал плечами швейцар, – у нас тут вечно что-нибудь происходит.
Тем временем в отделении полиции шел допрос. Детективы обступили Джеральда Флетчера, образовав своего рода треугольник. Вершинами этого импровизированного треугольника были Питер Бернс, Мейер и Карелла. Полицейские внимали мистеру Флетчеру, и с их лиц не сходило изумленное выражение. Джеральд сидел на стуле, скрестив на груди руки. Супруг убитой посчитал излишним снимать шляпу, шарф, пальто и перчатки, отчего создавалось впечатление, что он в любой момент готов отправиться на улицу и желает во всеоружии встретить удары непогоды. Беседа проходила в маленькой каморке без окон, а табличка на единственной двери из матового стекла недвусмысленно гласила: «Комната для допросов». Обстановка каморки отлича-лась варварской роскошью: в ней имелись два стула с прямыми спинками, длинный стол – все это двадцатых годов. Стену напротив стола украшало зеркало, причем (хе-хе!) совсем непростое. На самом деле оно представляло собой одностороннее зеркальное стекло. Это означало, что находившиеся в комнате допросов видели в стекле только свое отражение, а вот расположившийся снаружи наблюдатель мог наслаждаться зрелищем происходящего внутри каморки, сам при этом оставаясь незамеченным. Стражи закона не всегда действуют напрямик – порой они идут окольными путями. Впрочем, преступ-ники тоже не лыком шиты. Во всем городе вы не найдете ни одного уголовника, который не смог бы с первого взгляда распознать одностороннего зеркала. Честно говоря, нередко случается, что преступники, обладающие чувством юмора, подходят вплотную к зеркалу, после чего начинают показывать язык и корчить рожи, выражая подобным образом всю свою безграничную любовь и уважение полицейским, наблюдающим за ними по ту сторону стекла. Именно таким образом демонстрируются взаимное уважение и восхищение, существующие между теми, кто охраняет закон, и теми, кто его нарушает. Пойдешь кривой дорожкой – угодишь за решетку. А раз тебе светит небо в клеточку, то минутка юмора не повредит. Так вроде говорил Еврипид.