* * *
Уже следующей ночью супруги вновь вышли из тел и полетели в Париж.
Великий город встретил ихяркими неоновыми рекламными вывесками, миллионами самых разных огней, разрывающих густую ночную темноту, и холодным нудным дождем. Нет, дождя они не боялись. Души не чувствуют холод, им не страшен ледяной ветер, который, завывая, исполнял немного жутковатую мелодию, заглушающую плеск волн, разбивавшихся о гранит набережной Сены. Андрей и Аленка медленно полетели вдоль реки в направлении центра, наблюдая отражение отсветов мерцающих огней в каплях разбрызганных волн. И вдруг в затемненном уголке набережной путешественники натолкнулись на целующуюся пару. Как трогательно! В городе влюбленных им все нипочем, ни холод, ни дождь, ни ветер. Даже ночь в Париже — это нечто. Сплошная романтика и красота. Пусть целуются мирно, в уединении. Андрей с Аленкой поднялись вверх над рекой. В Париже заблудиться невозможно. Его сердце — Эйфелева башня — светила путеводной звездой.
Аленка когда-то бредила Парижем и, казалось, выучила его наизусть. И вот сейчас, прогуливаясь вдоль ночных улочек мегаполиса, она легко ориентировалась в огнях города и словно экскурсовод посылала телепатические сигналы Андрею: «Взгляни, это же Бульвар Сен-Жермен. Ах, Монмарт! Вон Нотр-Дам». Они несколько раз облетели вокруг завораживающей Эйфелевой башни. Столько величия они еще никогда не видели. Только коренные жители уже давно привыкли ко всем красотам этого великолепного, почему-то особенно привлекательного для русских душ города.
«Тут рядом Лувр. Как жаль, что нельзя его посетить сейчас», — подумала Аленка.
«Почему нельзя? — уловил ее мысль Андрей. — Для нас нет ничего невозможного. Следуй за мной. Смело с разгону проходим через окно, и мы в музее».
Они так и сделали. Лувр отдыхал в безлюдном ночном покое и сумрачной тишине. «Ой, мы возлестатуя Ники Самофракийской» — узнала Аленка. «А где Венера Милосская?» — поинтересовался Андрей. Они подлетели к статуе Венеры и Аленка «уселась» на ее голову. «Жаль, души не умеют фотографировать», — подумала она.
Путешественники двинулись дальше по залам Лувра, но в потемках картины не вызывали того эстетического наслаждения, какое они производят на людей. У обычного человека в теле эмоции проявляются ярче. Но у души, несомненно, много своих преимуществ. Хорош Лувр, необыкновенно хорош Париж и днем, и ночью. Однако в гостях хорошо, а дома лучше. Пора было возвращаться в Поляны, в свои родные тела.