- Ну, это ты уж слишком! - и отвернулась и махнула рукой Надя.
- Почему же слишком? Нисколько не слишком, а в самый раз!.. Ты подумай только: стоило нам приехать в Севастополь, и вдруг на тебе, - катастрофа! А вдобавок к этому у нас еще на несчастной "Марии" был "пра-пор-щик"!
Сыромолотов вытянул это последнее слово так похоже на того высокого важного моряка с двумя просветами на погонах, что Надя сама повернула от Морского собрания в сторону памятника адмиралу Нахимову.
Почти бессонная ночь, и это страшное утро, и хлопоты около Нюры утомили их обоих так, что в этот день ходили они мало: больше сидели на Приморском бульваре, где и обедали в ресторане.
И оказалось, что именно здесь, в ресторане, никого уже не нужно было расспрашивать: здесь все говорили сами.
Странно было видеть Сыромолотову, что хотя торговля спиртными напитками была воспрещена, тем не менее в ресторанном зале говорили громко, глаза у многих возбужденно блестели; кое-где за столиками шли даже споры.
Большая часть обедавших здесь были пехотные офицеры, и Сыромолотов вглядывался в каждого из них ненасытными глазами художника: не пригодится ли какое-нибудь из этих лиц для картины "Демонстрация"; Надя же напрягала слух, так как разговор за всеми столиками шел только о таинственной гибели "Марии".
Особенно громок был голос и особенно блестели глаза и красно было лицо, с которого не сошел еще летний загар, у какого-то штабс-капитана из ополченской дружины, с широкими скулами и покатым лбом и с седыми подусниками при неестественно черных усах.
- Загадочная личность! - тихо сказала о нем Надя Алексею Фомичу. Усы-то он, конечно, красит, но почему же не красит подусников?
- Пестроту любит, - отозвался Алексей Фомич, глядя в свою тарелку.
Вот этот-то любитель пестроты и кричал:
- Говорят, много все-таки осталось в живых из матросов, - и вот теперь вопрос: что с ними будут делать?.. Но только прежде всего: там что бы с ними ни делали потом, - к расстрелу их или только на каторгу, но прежде всего вон ко всем чертям из Севастополя эту заразу, - вот что я вам скажу!.. Это настоящая зараза, эти шмидтовы дети!.. А кто ими вертит как хочет, агитаторы ихние где сидят, а?.. Они, глядишь, в газетчонке здешней да по аптекам, да в студенческих тужурках расхаживают! Этих - на фонари, и решительно никаких разговоров, иначе у нас к весне ни флота не останется, ни гарнизона не будет! Имейте это в виду!..
А с другого столика долетело до слуха Нади именно то, что ей так хотелось узнать еще утром. Говорил совсем еще молодой офицер, явно слабогрудый, даже с подозрительными пятнами румянца на впалых щеках: