Жизни не было, - а что же было? Как бы сон, затянувшийся на года.
Слепая мать, которая прежде все говорила мужу, полковнику в отставке: "Ты от меня не уходи, а то мне в темноте страшно одной", - теперь то же самое говорила ей. И если отец отвечал ей бывало: "Куда же я от тебя уйду? Ты - крест мой", - то она отвечала кротко: "Ухожу только по делам, и то когда ты ложишься спать".
Она стала вообще кроткой, притушенной, как лампа с подкрученным фитилем. Оставшаяся на ее заботах слепая мать давала оправдание ее жизни.
После того как, благодаря стараниям мужа, привезено было в цинковом гробу для похорон на здешнем кладбище тело ее отца неотступно преследовала ее мысль, что вот-вот сообщат ей, что убит ее муж, старший унтер-офицер Макухин Федор. Тело его не привезут, конечно, - схоронят в большой общей могиле рядом с другими убитыми, но написать ей об этом из канцелярии полка должны, - так она думала.
Такою же притушенной, как сама Наталья Львовна, становилась день ото дня заметнее и ее мать. Теперь она пила только чай, - пива ей не покупали: никакие гости не приходили больше в их дом, - в преферанс играть было не с кем; даже и просто поговорить о чем-нибудь не с кем было. Только иногда Наталья Львовна читала ей из газет телеграммы с театра военных действий, но чем дальше, тем все меньше и меньше они ее занимали.
И вдруг, после одного из таких чтений телеграмм, слепая сказала проникновенно:
- Ох, Наташечка, мой дружок... Кажется, я уж умирать начала!..
Очень много почувствовала Наталья Львовна в этих неожиданных словах матери и испуганно начала целовать ее в незрячие глаза.
Но слова эти стали повторяться, только короче теперь говорила мать и убежденнее:
- Чувствую, что умираю...
И в конце ноября, когда было дождливое подслеповатое холодное утро, она уже не проснулась. А с вечера, когда ложилась спать, проговорила многозначительно:
- Освобожу тебя скоро...
Наталья Львовна не поняла ее и переспросила, а в пояснение услыхала:
- От себя освобожу... вот что...
И освободила. И это было как раз в то утро, когда Наталья Львовна, ходившая на базар вместе с прислугой Пелагеей, купила полдюжины бутылок пива.
После похорон матери, когда Наталья Львовна угощала обедом причт, пиво это выпил дьякон Никандр.
А когда окончился обед и Наталья Львовна осталась одна, ее охватила непередаваемая словами пустота.
В одной комнате пусто, в другой пусто, в третьей пусто... Пустой дом и чужой. Пока жива была мать, хотя и слепая, хотя и немощная, все-таки дом был свой, - таким он казался ей... И вот оборвалось.