— Дурдом у нас на работе, Раечка — дурдом!
— Скажете, прям тоже?
— Да. Со вчерашнего дня твориться настоящая вакханалия. Глаза мои не глядели бы и уши не слушали. Кто-то же сказал этим хипарям, что «Березки» ставят новый танец по какой-то ихней дурацкой песне. Так они уже с вечера начали по ДК шарахаться. Соберутся в холле у дверей актового зала, сядут со своими магнитофонами, гитарами и трынькают, галдят, хохочут как чумные. Всё ждут чего-то. Зал то закрыт — никого не пускают — репетиции. Я им, главное, по-хорошему, говорю — идите отсюда. А они — сидят, глазёнки повыпучат и чего-то там ля-ля-кают.
— А чего? — девушка широко открыла глаза.
— Да кто ж их знает баламутов окаянных? И главное, Рая, не поверишь. Я их гоню, а они опять тут как тут. Я их прогоняю, а они снова выползают и сидят. Кричу на них, ругаюсь — а им хоть бы хны.
— Дзинь-дилинь-дилинь-дзинь, — трель звонка телефона прервала причитания несчастного вахтера. Звонок был длинный и какой-то тревожно-настойчивый.
Ответственный работник заведения высокой культуры и быта осторожно, словно это была змея, подняла трубку.
— Слушаю? — её губы образовали странную улыбку: внешне — добродушную — ждущую ответа, внутренне — посылающие всех куда подальше.
— Нет здесь таких! — лицо вмиг изменилось: И без того красное оно стало пунцовым. Голос огрубел, налился силой.
— И не было никогда! — трубка нервно вибрировала в её руках. — И больше не трезвоньте. И номер забудьте, навсегда! А иначе, если будите названивать, я вызову милицию и сдам вас в тюрьму — на пятнадцать лет! И это вы ещё мягко отделаетесь. Потому, что потом вас отправят в колонию на вечное поселение и вернетесь вы лет через сто. Ясно!
— Скажи Рая, как можно работать в таких условиях? — страдалица положила трубку, после чего подняла руку и душевно прижала к груди.
— …Это не дежурство, а пытка!
— У меня — ты же знаешь — нервы не железные, да и здоровье не покупное, — Марья Ивановна была в том возрасте, когда просто необходимо казаться для окружающих, если не молодой, то уж, во всяком случае, свежей и хорошо сохранившейся женщиной.
— Нет! Сегодня же! Пойду к директору — буду жаловаться. Пускай сам караулит, а потом отлавливает этих малолетних воров-рецидивистов. Господи! И мне ещё говорили, что здесь спокойное место работы.
Откуда-то, из дальнего холла, подобно размытым приведениям, с каменно-отчужденными лицами, выплыли два высоких парня, заросшие волосами, как снежные люди, облаченные в пестро-аляпистые майки и джинсы, туго обтягивающие ноги, с амулетами на шеях.
— Ска-а-жите па-а-жалуста… — низким баритоном протягивая букву «а» произнес один из них. (Как они попали внутрь ДК, для всех стало загадкой. Наверное, залезли через малюсенькую форточку на третьем этаже, которую случайно забыл закрыть сторож или через слуховое окно на чердаке).