— Как ты думаешь, весной люди не умирают? — Рита отставила «курилку» и поспешила занять нервные руки салфеткой.
— Ну… по моим наблюдениям, они только весной и умирают.
Рита удовлетворённо кивнула.
— А осенью наоборот рождаются. Где-то в конце октября, начале ноября.
— Да, да, — блондинка нервно закивала, — где-то там.
— Или ты про тела?
— Нет, нет, не про тела, нет, не про тела.
Помолчали, побарабанили несинхронными пальцами по столу, слишком обрадовались, когда официант принёс тарелки с красивыми сырниками. А он, вернувшись к кухонной двери, столкнулся с подругой-официанткой и отвёл её за локоть к барному столу.
— Опять она пришла, — прошептал мужчина с едва разглядываемой злорадной улыбкой.
— Та девушка? Опять одна?
— Одна, — кивнул в зал, — что-то шепчет себе под нос. Заказала только кофе. Сваришь кстати?
— А Пётр где?
— Не знаю, но, слава Богу, к бару уже час никто не подходит.
— Так может потому и не подходит?
Официант был из тех мужчин, кто не всегда отвечает на вопросы, поэтому он только пожал плечами и прошагал в кухню.
— У меня было четыре дня назад, — Дина склонилась к уху подруги, — Я только приняла. И веки стали мятными. Запищали, наполнились тёплой водой. Потом лифт вниз. Боялась, что он не откроется. Боялась надписей в нем. Что-то о футболе, — девушка начала снимать кольца и укладывать на постеленную салфетку, — потом улица слишком тёмная и незнакомая. В этой темноте можно было раствориться, если бы взгляд случайно расфокусировался. Раствориться и умереть. Белый свет там, где дали сигареты, — она произносила каждое предложение так, будто забывала предыдущее, как только набирала воздух после точки, — квартира. Тёмная. Окна слишком большие. А сквозь них — синий свет. И я ходила по слишком упругому полу туда-сюда по всем возможным диагоналям.
— Ты уволилась из газеты? — Рита вдруг вспомнила. Больно сжала Динины раздетые пальцы.
— Да, да, — нахмурилась, вспоминая последовательность, — сняла с себя все, даже белье. Держала себя за грудь. Потому что, если бы отпустила, потеряла бы материальность и растворилась бы в темноте. Ходила, ходила, ходила. В каждой комнате разный по упругости воздух. Разное пространство. Где-то Вселенная — треугольник, где-то — многоэтажная, похожая на щетинки сыроежки. Страшно, страшно, страшно, — зашептала ещё тише и ритмичнее, — вырвало в туалете много раз. А там вообще очень странно. И свет белый, и пространство замкнутое, слишком вытянутое кверху, — Рита испуганно кивала, оглядываясь по сторонам и продолжая сжимать руку подруги, — и я видела себя сверху вниз. Свой затылок и валяющиеся ноги. Потом я лежала в кровати и дрожала. Так сильно, что больно. Сердце болело. Иногда пропускало удары. Я не помню, как уснула. Может, сердце всё-таки остановилось?