Когда Семен все это понял в Давыдове, то по-настоящему и полюбил его: ведь какая нужна была воля этому маленькому, некрасивому человеку, чтоб перешагнуть через себя и исполнить придуманные чудеса.
Когда Семен прервался, чтоб передохнуть, Ирина грустно сказала:
— Очень интересно. Может, выпьем еще?
— Ага, — обрадовался Гоша, — и потанцуем. — Разливая водку, он склонился к Семену и шепнул: — Ты что, доклад целый затеял? Действуй.
Они выпили, стали танцевать под «Казачка», потом опять садились к столу и опять танцевали, пока Гоша не отвел Семена в сторону и не сказал:
— Ты иди с Ириной погуляй часок, потом сменимся.
Когда они вышли на улицу, ночь была на изломе, вот-вот должно было начать светать; они молча прошли узким переулком, обогнули высокие камни и вышли на берег. Вдали, за океаном, засветлело. Они сели на толстую гладкую коряжину, Семен обнял Ирину, она прильнула к нему.
— Расскажи еще что-нибудь, — шепнула она.
— Не хочется. Давай просто так посидим.
— Тогда поцелуй меня.
— Лучше не надо, — сказал Семен. — Только не обижайся. Если бы я тебя полюбил…
— Странный ты парень, — вздохнула она. — Другие сами лезут.
— Пусть лезут. А я не умею.
Она тихо засмеялась.
— Это все умеют, даже идиоты. Просто ты на другой планете родился.
— Я на той же планете, что и ты, родился, — рассердился Семен. — И все я умею, и целоваться тоже. Только я не люблю, когда это так все просто.
— Что же, у тебя и любовь была? — спросила она.
— Была, — ответил он.
— Ну вот, видишь, какой ты ненормальный, — вздохнула Ирина. — А Гошка не церемонится. Ты что, в институт не поступил?
— Я и не поступал. Это отец психовал, а я и не думал поступать.
— Почему так?
— Профессию не выбрал. Тогда еще не мог сообразить, кем бы хотел стать.
— А сейчас сообразил?
— Сейчас сообразил. Теперь уж точно знаю, что пойду в юридический.
— Судить людей хочешь?
— Не судить, а помогать жить.
— Всем не поможешь, — вздохнула она и так зябко поежилась, что ему стало по-настоящему ее жаль.
Они сидели, пока всплывало слева из океана солнце. Семен много раз видел, как это происходит, но не было еще такого, чтоб один восход повторял другой: или волна в океане изменится и будет другое преломление лучей, или поменяется рисунок облаков, или полосы тумана, — тем и хороши эти восходы, что они такие разные. Сейчас солнце поднималось шаром и вдруг раздвоилось, словно от него отскочил красный диск, обнажив на самой поверхности густо-оранжевую глубину, это длилось самую малость времени, точно и не определишь сколько, а потом уж солнце сверкнуло над океаном. Отлив шел быстро, обнажая широкое пространство влажного песка, и на нем сверкали мокрые раковины мидий, гребешка, черные ежи и длинные янтарные стебли морской капусты; прошло еще немного времени, и по этому песку, плотному, как асфальт, промчалась у самой кромки белой пены грузовая машина, за ней другая — шоферы острова любили мчаться по утрам этим путем, на нем нет ни колдобин, ни пыли.