– Довольно! – оборвала меня Жанна. – Я этого знать не желаю.
– А зря, весьма любопытно, хотя по телефону и правда всего не расскажешь. Ну как, похоже?
– Нет, ты только повторяешь ее слова, сама ничего не придумала. А если придется импровизировать? Поразмысли хорошенько. Я приеду через неделю, как только она даст мне отмашку.
– И прихватите с собой убедительные объяснения. Вы столько раз твердили мне: «Поразмысли хорошенько», что я и впрямь начала размышлять.
Вечером в машине по пути в Бандоль, где Мики собиралась поужинать, она призналась мне, что познакомилась с забавным пареньком. Забавный парень с забавными идеями. Она посмотрела на меня и добавила, что ей и впрямь начинает здесь нравиться.
Она не делилась со мной финансовыми проблемами. Когда мне нужны были деньги, я просила у нее. На следующий день, не сказав мне ни слова, она остановила машину у почты в Аа-Сьота. Мы зашли; я была ни жива ни мертва, оказавшись там вместе с ней. Да еще служащая, как назло, спросила меня:
– Вам Флоренцию?
К счастью, Мики не обратила внимания или решила, что обращаются к ней. Она действительно собиралась посылать телеграмму во Флоренцию. И очень веселилась, пока ее писала. Дала прочитать, и я увидела, что она просит денег, а значит, Жанна скоро будет здесь. Та самая знаменитая телеграмма: «…в лобик, глазки, носик, губки, ручки, ножки. Будь милосердна…»
Жана приехала три дня спустя, 17 июня, на своем белом «фиате»; светлые волосы перехвачены платком. Смеркалось. На вилле было полно народу: парни и девушки, которых Мики подцепила на местном пляже и привела с собой. Я побежала навстречу Жанне – она парковалась. Она ограничилась тем, что протянула мне один из своих чемоданов и повела за собой в дом.
Ее появление сперва встретили молчанием, а затем беспорядочным бегством. Мики, даже не поздоровавшись, вышла в сад и с патетическим видом стала прощаться с гостями, заклиная их прийти снова, когда наступит более удачный момент. Она напилась и была перевозбуждена. Жанна, которую очень молодило легкое платье, уже наводила порядок в доме.
Мики вернулась, плюхнулась в кресло и, не выпуская стакана из рук, попросила меня перестать изображать из себя уборщицу (я помогала Жанне), напомнив свое предостережение: если я хоть раз послушаюсь эту гренадершу, мне конец.
Потом она сказала Жанне:
– Я тебя просила прислать чек, зачем ты сама приперлась? Давай чек, переночуй здесь, если хочешь, но чтобы завтра духу твоего здесь не было.
Жанна подошла к ней, долго на нее смотрела, потом нагнулась, подхватила на руки и отнесла в душ. Позже она нашла меня – я сидела на бортике бассейна – и сказала, что Мики угомонилась и можно прокатиться.