И там, откуда ехал теперь в форде, был комиссаром суда...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- У вас есть еще папиросы, товарищ? - чинно говорит рязанец студенту.
Быть чинным, когда за тобою, возможно, гонятся, когда ты, возможно, обойден, отрезан... - это входит в законы игры.
- Вам Стамболи или Асвадурова? - осведомился студент так же чинно.
Трещали спереди и сзади колеса линеек, фыркали лошади, гудели и пыхтели машины.
- Хо-ду... Давай хо-ду!..
Все тверже становилось для глаза кругом, все резче желтела пшеница, все могучее зеленел табак...
Утро. Прекрасное крымское шоссе. Автомобиль... Правда, не пришлось заснуть ночью, но это что же? Иногда это тоже входит в законы игры.
Так, развивая возможно полный ход, в белизну, ясность и свежесть утра, вместе со многими другими спереди и сзади, ворвалось шесть человек, не так давно бывших детьми, похожих на детей и теперь, - на детей, рожденных в разных концах России.
II
Громозд автомобилей, фаэтонов, линеек и подвод как-то осел на полевом шоссе, как мыльная пена; попадались встречные из города и говорили, что ни со стороны Керчи, ни от Севастополя, ни от Евпатории пока еще не слышно, чтобы шли белые, а вагоны, - товарные и цветные, - усиленно, поезд за поездом, гонят на север.
Перестали ругать эвакуацию. Пошли свободнее. Взмыленным лошадям дали вздохнуть.
Форд въехал в город в шесть утра по-советски.
Шофер был грузин Пааташвили, низенький, но ловкий человек, лет тридцати двух, с небольшой, смоляной, поседевшей теперь от пыли, бородкой, весь в коже с головы до ног: кожаный картуз, куртка, шаровары, высокие сапоги. Он так же, как и другие, не знал, кому принадлежал раньше тот форд, которым он правил. Конечно, была когда-то она чья-то частная, эта новенькая ультрамариновая каретка, очень нежная и хрупкая на вид, но крепкая, легкая, красивая. Три месяца назад он возил в ней министров бывшего крымского правительства, а при большевиках остался возить комиссаров, теперь же вместе с ними ехал куда-то, однако дальше этого города, по улицам которого не так давно он возил крымских министров, ему не хотелось двигаться. Было упрямое желанье не только не ехать дальше, но и машину присвоить себе в общей суматохе, а потом продать ее англичанам. Был слух, что вместе с Деникиным идут англичане, и он думал, что они могли бы ее купить. Тогда с деньгами он уехал бы в Грузию.
Но комиссары привыкли уже к тому, что никакой извозчик и никакой шофер не везет в подобных случаях по доброй воле, и, не сговариваясь даже, а только переглянувшись, стали следить за ним, а когда подъехали к вокзалу, трое пошли узнать, нельзя ли сесть в поезд, а трое остались стеречь шофера и машину.