. Осуществляя мелкое действие обмена — головного убора на номерок, — индивид ввергает себя в бесконечность подобных же операций, из которых состоит современная жизнь. Свою вовлеченность в игру взаимозависимостей и мер, ограничений и шансов, возможностей и рисков начинает осознавать и читатель — постепенно, по мере «накопления» соответствующих деталей и микропассажей.
В высшей степени достойно внимания то обстоятельство, что герой, побуждаемый азартом и нуждой, переступает порог игорного дома ровно в тот момент, когда читатель, побуждаемый интересом, переступает порог романного повествования. В дальнейшем движении сюжета его и нас ждет множество порогов — лавки антиквара, роскошного особняка Тайфера, пансиона на улице Сенкантен, каморки в мансарде с видом на крыши, салона Феодоры, съемной квартиры Растиньяка, театрального зала, научной лаборатории, крестьянской хижины и т. д. вплоть до последней, предшествующей эпилогу сцены у порога гостиной, где прячется от Рафаэля его возлюбленная Полина… Сугубая конкретность бытового действия, каким является шаг за порог, всякий раз отсылает к условной ситуации, когда желание встречается с неведомой возможностью или, говоря словами Бальзака, человек как «существо по видимости конечное» соприкасается «с причиною бесконечной» (345). Проблематичность этих пограничных состояний читатель воспринимает тем активнее, что и для нас тоже роман состоит как бы из монтажных стыков, мы тоже то и дело оказываемся в ситуации неопределенности и выбора.
Порог
Переступание порога — акт почти мгновенный: в разбираемой нами сцене молодой человек прямо от дверей притона устремляется к игорному столу, «не задумываясь» бросает на сукно золотую монету и тут же проигрывает ее, а заодно и собственную жизнь. Это страстно-стремительное, спонтанное действие через описание открывается подробному исследованию, чего в мире Бальзака достоин любой опыт. «Делил ли кто-нибудь смерть на доли?» — формулируя этот риторический вопрос, старик-антиквар подразумевает ответ: нет, никто и никогда, это невозможно. Но бывалый Растиньяк, обучая Рафаэля правилам жизни в городской, романоподобной среде, внушает ему обратное: сражаясь на поединке с жизнью, мы должны снова и снова делить ее на доли, осознавать их, инспектировать, оценивать, а на высшем уровне мастерства можем применить право выбора даже и к самой смерти: «выбрать смерть по своему вкусу» (265), сочинить «новый вид смерти» (262).
Тотальная наблюдаемость, предъявленность взгляду — столь же принципиальное и неотъемлемое свойство современной жизни: она развертывается всегда в перекрестье взглядов. Старикашка, чей образ на первой странице проступал из тени, как будто бы