…“». Сквозь железнодорожный шум как бы случайно доносится и выхватывается слухом фрагмент чужого разговора
[208], примечательного разве только тем, что он содержит в себе цитату — слово, отсылающее даже не к поэтическому тексту, а к версии его исполнения, звучанию в радиозаписи (может быть, к особому тембру голоса актера? или к неповторимости интонации? — мы не знаем). Есть основания предполагать, что используемая незнакомцем аллюзия должна указать «на некий эмоциональный опыт, общий для него и его собеседницы»
[209] — но природа этого опыта также остается неизвестной.
Более всего Якобсона интригует здесь сам процесс переноса поэтического высказывания «из уст в уста», из одной рамки употребления и восприятия в другую: «единственное слово последовательно приводилось в движение гипотетическим „хозяином“ Ворона, потом Вороном, потом влюбленным, потом поэтом, потом актером, выступающим на радиостанции, потом незнакомцем в поезде, потом соседом-пассажиром, случайно подслушавшим… На этом процесс не останавливается, так как услышанному предстоит еще быть записанным, а написанному — быть напечатанным: „…теперь оно (высказывание. — Т. В.) входит в новую структуру — мое послание читателю этих страниц“[210]. Субъекты и инстанции, участвующие в „трансфере“, все так или иначе воображаемы (хотя в разной степени вымышлены) и в этом смысле равны, а вот способы отношения к предмету речи разнообразны: предполагаемый „хозяин“ ворона непроизвольно озвучивает собственную навязчивую эмоцию, дрессированная птица повторяет заученное сочетание звуков; актер, озвучивший стихотворение перед микрофоном, или редактор радиостанции, передающей звукозапись в эфир, осуществляют акты профессионального выбора; незнакомец в поезде, подобно герою стихотворения, приспосабливает фрагмент чужой речи для собственных экспрессивных нужд. В этом многообразии ролей особо ответственна, разумеется, роль поэта — того, кто „написал и опубликовал историю влюбленного, придумав по-настоящему все роли — влюбленного, Ворона и хозяина“[211]. Но почти на равных с поэтом и в подчеркнуто близкой ему позиции стоит читатель (в данном случае он же и автор анализа) — тот, кто „заметил цитату, восстановил всю последовательность ее передатчиков и, возможно, даже досочинил роли незнакомца, радиоредактора и актера“[212].
Свое прочтение „Ворона“ Якобсон характеризует как „исследовательскую вылазку в самое сердце речевой коммуникации“, под последней имея в виду „нечто совсем непохожее на банальную модель речевой цепочки, графически представляемую в учебниках: А и Б разговаривают лицом к лицу, так что воображаемая дуга исходит из мозга А через рот, чтобы попасть через ухо в мозг Б и оттуда через его рот обратно в ухо и мозг А“