– Нельзя, чтобы меня люди видели в вашей компании. Подозрений и вопросов много будет. Остановимся у себя, – Семён Викторович не договорил, у кого – у себя, а лишь продолжил периодически подсказывать дорогу. Минут через двадцать петляний по узким дорогам посёлка остановились у малоприметного дома, спрятанного за высоким забором. Снаружи видно было одну крышу. Как только машины остановились, тут же на улицу вышел хмурого вида мужчина, возраста – на вид – за пятьдесят, в пятнистом камуфляже, и, увидев Рашидова, сразу засуетился и открыл ворота для въезда. Как объяснил профессор, это их корпоративный домик, куда представители завода приезжают, чтобы обсудить вопросы с заказчиками. Так как раньше многие ехать через Мёртвый лес не рисковали, то проводить встречи в Бруто было логичным. Теперь он надеется, что пользоваться им будут реже. А сейчас домик пустовал. Кроме охранника никого там не было.
Дом оказался небольшим, буквально, пара комнат, в каждой из которых стояли по три кровати, рабочий кабинет и небольшая душевая с туалетом. Видно, что дом действительно используется только для ночёвок.
Зайдя в дом, Рашидов сел у телефона и, открыв небольшой справочник, начал куда-то звонить.
– Денис, напомни, Даша и кто там ещё?
– Паша! – отозвался Архипов из другой комнаты.
– В шкафу чайник стоит. И там, вроде, печенье есть. С дороги подкрепитесь. Нам нельзя тут долго находиться. Найдём ваших, и сразу обратно, – не отрываясь от трубки, сказал Рашидов и продолжил уже говорить на английском языке. Видимо, на другом конце подняли трубку.
– Ваня, – вдруг заговорила сидевшая на кровати Нина. Рядом с ней кроме Субботина никого не было.
– Ваня, ты тут? – прислушиваясь к шорохам и дыханию парня сквозь мешок на голове, вновь переспросила девушка.
Сержант тут же подошёл к ней и, сняв мешок, посмотрел на неё. Её лицо было прекрасным и ужасным одновременно. Усталость и то, что происходило с ней в последние пару дней очень сильно отразилось на внешности. Щёки, когда-то игравшие румянцем, впали, выступили вперёд скулы. Синюшные мешки под глазами и пересохшие побелевшие губы. Она посмотрела полными слёз глазами и заревела. Так плачут не от боли или обиды, а от несправедливости и безнадёги. Горько всхлипывая, она сидела и тихо выла. Ваня на секунду растерялся. С девичьими слезами ему в жизни не приходилось сталкиваться и в этот момент единственно правильным решением было – сесть рядом и обнять обессиленную и потерявшуюся в жизни девушку. Обняв её, он смотрел на её склонившуюся голову, и думал, чем же он, совершенно для неё чужой человек, но испытывающий к ней самые тёплые человеческие чувства, может помочь. Решение пришло мгновенно, возможно, не самое удачное. Он начал развязывать ей руки, торопясь освободить их.