– Именно чернь! Ты не ослушалась, дорогуша, – наставительно поведал Сергачёв. – Наконец, вот это всё закончилось, глупости про «кто был никем, тот станет всем». Хватит уже, наигрались в равенство и братство.
– Когда успели наиграться-то? Этого равенства, и тем более братства, вроде бы никогда не было, – заметила Ирка. – Всегда, даже при Советах кесарю было кесарево, а слесарю слесарево. Это вот в западных демократиях худо-бедно как-то грань между сословиями стирается. И то очень медленно.
– Вот и не надо нам никаких демократий, ни западных, ни суверенных. Мы как-нибудь сами, своим путём.
– Ильич тоже маме обещал своим путём пойти, когда старшего брата повесили, – сообщила Наташа, глядя на пляску огня в очаге.
– Девочки мои дорогие, эти же все демократии и равенства супротивны человеческой природе. Одни рождаются умнее, другие глупее. Глупым надо, чтобы ими умные управляли, направляли их, решали вопросы. Сколько в мире глупцов? Большинство! Это ещё Чехов отметил, сказал, что из ста человек девяносто девять дураков. Поэтому равноправия не будет никогда. И мы с вами будем всегда этим пользоваться, мы ж умные.
– Ты уверен? – Наташа округлила глаза и сделала самое дурацкое лицо, какое смогла.
– Абсолютно, посмотри на меня! – Сергачёв самодовольно ухмыльнулся. – У меня всё замечательно.
Официант принёс заказанное и подлил ещё вина.
– Мне вот интересно, – сказала Ирка. – Почему все, кого я встречаю сейчас на Родине, за редким исключением, пытаются меня убедить, что у них всё хорошо, как никогда?
– Потому что у них и есть всё хорошо! – Сергачёв радостно заржал.
– А это у тебя не комсомольский значок? – Наташа ткнула пальцем в изображение флага и медведя на лацкане дорогого пиджака.
– Китаева! – Сергачёв прищурился. – Вот эти вот твои подъёбки никому совсем не интересны.
– А я вот думаю, что ты просто боишься, что среди той самой черни есть люди гораздо умнее тебя, – проворчала Наташа.
– Я ничего не боюсь.
– А зря. Вон, наш прокурор Смирнова говорит, что всем кабздец. Вот ты дружишь с каким-нибудь правильным человеком, чтоб он тебя защитил, если вдруг прокурор нападёт?
– Я сам правильный человек, мне никакой прокурор не страшен, особенно Смирнова.
– А ещё говорят, от тюрьмы и от сумы не зарекайся, – не унималась Наташа.
– Китаёза, прощаю тебя, потому что ты баба, а они все дуры. Это, кстати, тоже говорят, не я сам придумал. Ир, давай, как-нибудь без Китаевой встретимся? – Сергачёв встал и положил на стол пачку денег. – Угощайтесь тут.
– Да мы и сами за тебя заплатить можем! – Наташа ничего не могла с собой поделать. Она готова была выложить сейчас всю свою месячную зарплату, только чтоб этот теоретик, наконец, убрался, если уж в рожу ему вцепиться нельзя.