– Удачненько! – заявил Гудрон.
– Что же удачного? – засомневался Янис, затягивая жгут на ноге перквизитора. Все правильно – иначе тот истечет кровью в считаные минуты и мы даже не успеем задать вопросы, не говоря уже о том, чтобы получить на них ответы. – Придется волочь его на себе. Нет чтобы куда-нибудь в плечо.
– В плечо было бы лучше, – кивнул Борис. – Но я о том, что, когда в него попала пуля, он жадр изо рта выронил. Иначе встретил бы так, что самим нам никакие жгуты бы не помогли. Все, берем его и уходим. Остап, не забудь машинку забрать.
Она представляла собой не что иное, как ПКМ. Пулеметы – крайняя редкость: за все проведенное здесь время я даже единственного экземпляра не видел. Вернее, видел, и даже пользоваться пришлось. Но другим, почти раритетным – РПД времен Великой Отечественной войны. Но таких – нет, ни разу. А если учесть, что лента от ПКМа уходила не в короб – в рюкзак, к нему как минимум три сотни патронов должно быть.
Но в любом случае Гудрон прав гарантированно – повезло. Не вырони перквизитор жадр, его бы не скрючило от боли, и тогда он с пулеметом нам такой прием устроил бы! Веером, сквозь кусты, одной длинной очередью… Хотя, возможно, кому-нибудь из нас и повезло бы.
– Где найти Гардиана? – без всяких предисловий начал я, едва мы смогли отыскать более-менее подходящее место.
Не слишком годное для обороны, если нас здесь прижмут, но выбирать особо не приходилось – время безвозвратно таяло.
Пленный молчал. И мне почему-то было его жалко. Молодой, младше меня, вряд ли ему намного больше восемнадцати. Залитый кровью, он лежал на траве. С бледным до синюшности лицом, закусив от боли нижнюю губу, и кадык на его худой шее двигался часто-часто, как будто он пытался что-то проглотить, но у него никак не получалось.
Пусть даже я знал, как именно попадают к перквизиторам. Сложный выбор ценой в собственную жизнь, когда, выполняя нечто вроде обряда посвящения, нужно убить несколько человек. Из тех, кого сами перквизиторы признали бесполезными.
– Мальчик, – почти ласково обратился к нему Трофим. – Думаешь, то, что сейчас испытываешь, это боль? Уверяю тебя, все далеко не так. Если ты буквально в следующее мгновение не начнешь быстро и по существу отвечать на вопросы, узнаешь – каково это, когда болит по-настоящему.
Но пленник по-прежнему молчал, обводя нас затуманенным болью взглядом ярко-синих, совсем мальчишечьих глаз.
– Времени нет, – поторопил его Остап. – У нас совсем нет времени. Потроши его. А чтобы не испытывал никакой жалости, вспомни, сколько на нем загубленных жизней уже и сколько он может загубить сегодня.