— К сожалению, — говорил Брешна, — у нас пока нет галереи, где можно было бы собрать картины наших первых художников. Только два-три полотна Гулама Мухаммеда (портреты эмиров) хранятся в Кабульском музее, большая же часть его произведений разошлась по частным собраниям в Афганистане и за границей.
…Идея возникла неожиданно. Антикварные лавки и вездесущие их владельцы — вот кто может помочь найти нам что-нибудь из работ первого афганского художника-реалиста. И действительно, обойдя с десяток лавчонок, хозяин каждой из которых отрицательно качал головой, я наконец достиг цели.
— Да, у меня есть несколько рисунков Гулам Мухаммеда и одна его работа на большом медальоне — сказал мне один из них и добавил: — Я их храню дома. Гулам Мухаммед был действительно большим мастером и свой путь начинал с миниатюры. Приходите завтра, я принесу рисунки и медальон.
Рано утром, прихватив фотоаппарат, я был уже в магазинчике и рассматривал карандашные рисунки небольшого формата. Самое большое впечатление произвела на меня зарисовка, на которой изображен согнувшийся под тяжестью полного бурдюка водонос — «сакао». Рисунок прост и лаконичен: во всем облике этого человека в лохмотьях чувствуется накопленная годами усталость, натруженная спина, видно, не разгибалась уже многие годы, давно плохо слушаются большие, изрезанные морщинами руки. Сакао стоит вполоборота, лица почти не видно, но во всей его фигуре угадывается трудный жизненный путь несчастного. Хозяин был любезен и предупредителен, но на мою просьбу разрешить сфотографировать рисунок с сакао ответил категорическим отказом. Я так и не понял, по каким соображениям он не хотел, чтобы кто-нибудь имел фотографии. «Водоноса»…
Уже после Апрельской революции 1978 г., когда все имущество бывшей королевской династии стало народным достоянием, мне довелось побывать в некоторых торцовых постройках бывших эмиров в Кабуле и его окрестностях. Осмотреть все не представляется просто физической возможности: так, только в Пагмане, небольшом предгорном районе недалеко от Кабула, таких имений свыше сорока. Там же, где я побывал, видел много развешанных по стенам картин маслом. Были тут и натюрморты и пейзажи, но, всматриваясь в автографы художников на полотнах, я тщетно пытался найти имя Гулам Мухаммеда — мелькали лишь фамилии с английскими и французскими окончаниями.
— Как и Гулам Мухаммед, — говорил Брешна, — я токе был направлен на учебу за границу и в юности исколесил всю Германию, где обучался в художественных школах Берлина и Мюнхена, а в Бремене и Лейпциге впервые познакомился с литографией. Возвращаясь в 1929 г. на родину, я впервые побывал и в Советской России, а в Москве встречался с Пудовкиным. Он тогда собирался снимать свой фильм «Потомок Чингисхана» и попросил меня консультировать кинокартину. Так состоялось мое первое знакомство с советским кинематографом. Вернувшись на родину, я с головой окунулся в работу. Я видел, как много надо было сделать для развития и популяризации современного искусства в стране. Поэтому, когда после кончины Гулам Мухаммеда мне предложили возглавить Школу изящных искусств и графики, я с радостью согласился. Несмотря на нехватку средств, мы расширили Школу, открыли в ней новые отделения (литографии, архитектуры, скульптуры, керамики и художественной вышивки) и стремились привлечь лучших специалистов, способных продолжить вековые традиции народных умельцев. Я считаю, что истоки любого художественного творчества надо искать в народном искусстве и, для того чтобы окончательно перенести живопись из области любительства в сферу профессионализма, нужно прежде всего изучить и сохранить народное начало. Каждый начинающий художник помимо постоянного изучения теории живописи, на мой взгляд, обязательно должен учиться графике, литографии и быть знаком с печатным делом. Это расширит его кругозор и отточит мастерство.