После этой истории Геккерен решительно ополчился против Пушкина, и в Петербургском обществе образовались две партии: одна за Пушкина, другая — за Дантеса и Геккерена. Партии эти, действуя враждебно друг против друга, одинаково преследовали поэта, не давая ему покоя.
На стороне барона Геккерена и Дантеса был, между прочим, и граф Бенкендорф, не любивший Пушкина. Одним только этим нерасположением и можно объяснить. что дуэль Пушкина не была остановлена полицией. Жандармы были посланы в Екатерингоф, будто бы по ошибке, думая, что дуэль должна была происходить там, а она была за Черной речкой около Комендантской дачи…
Пушкин стрелялся среди белого дня и, так сказать, на глазах у всех!
…Зная, как все эти обстоятельства были неприятны для мужа, Наталья Николаевна предлагала ему уехать с нею на время куда-нибудь из Петербурга: но Пушкин, потеряв всякое терпение, решился кончить это иначе. Он написал барону Геккерену в весьма сильных выражениях известное письмо, которое и было окончательной причиной роковой дуэли нашего поэта.
А. АММОСОВ (со слов К. К. Данзаса)
А. С. Пушкин — к барону Геккерену
Вы позволите мне сказать вам, господин барон, что роль ваша во всем этом деле была не из самых приличных. Вы, представитель коронованной особы, были отеческим сводником вашего ублюдка или считающегося таким. Все его поведение впрочем (довольно неловкое) было, вероятно, направляемо вами; вероятно, вы подсказывали ему жалкие любезности, в которых он рассыпался, и пошлости, которые он писал. Подобно старой развратнице, вы подстерегали жену мою во всех углах, чтобы говорить ей о любви вашего сына… Не могу дозволить, чтобы сын ваш, после гнусного своего поступка, осмелился еще с нею говорить, и того менее ухаживать за нею и отпускать ей казарменные каламбуры, разыгрывая нежно преданного и несчастного вздыхателя, тогда как он не что иное, как негодяй и мерзавец.
Сколько должен был он выстрадать за эти три месяца, с тех пор, как получил гнусное анонимное письмо, — причину, по крайней мере, наружную этого великого несчастья. Сказать тебе, что в точности вызвало дуэль теперь, когда женитьба Дантеса, казалось, сделала ее невозможной, — об этом никто ничего не знает. Считают, что на балу у Воронцовых в прошлую субботу раздражение Пушкина дошло до предела, когда он увидел, что его жена беседовала, смеялась и вальсировала с Дантесом. А эта неосторожная не побоялась встретиться с ним опять, в воскресенье у Мещерских и в понедельник у Вяземских! Уезжая от них, Пушкин сказал тетушке: «Он не знает, что его ожидает дома!» То было письмо Геккерену-отцу, оскорбительное сверх всякой меры, он назвал его, отца, старой сводней (тот в самом деле исполнял такую роль), а сына — подлецом, трусом, осмелившимся и после своей женитьбы обращаться вновь к госпоже Пушкиной с казарменными речами и гнусными объяснениями в любви, и грозил, если этого оскорбления будет недостаточно, оскорбить его публично на балу. Тогда Дантес послал к нему некоего господина д’Аршиака, из французского посольства, своего секунданта, чтобы передать ему вызов; это было во вторник утром, а вечером, на балу у графини Разумовской, я видела Пушкина в последний раз; он был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил, он несколько судорожно сжал мне руку, но я не обратила на это внимания.