Дарья Александрова была решительна, смела, благородна и… неизбежна: кто-то должен был начать. Сестры милосердия не могли не появиться в Севастополе, городе-крепости, каждый житель которого стал его защитником. Матросские жены и дочери помогали мужчинам возводить укрепления, подтаскивали к орудиям боеприпасы, под огнем несли на бастионы узелок с теплыми лепешками или жбан с квасом. При нехватке врачей и фельдшеров, особенно в начале войны, как могли они не взять на себя заботу о тысячах раненых страдальцев?..
Пирогов в первой беседе с главнокомандующим говорил о значении женской помощи на войне; Меншиков посмеивался, сыпал остротами, не слишком пристойными, потом изволил припомнить: "Да-с, правда, и у нас есть какая-то Дарья…" Но Пирогов, не откладывая, познакомился с "какой-то Дарьей", которую в письмах называл "знаменитой Дарьей", пригласил ее ассистировать при операциях…
Пирогов не один явился в Севастополь: следом двигалась созданная им первая в России группа сестер милосердия, так называемая Крестовоздвиженская община.
Мысль о посылке сестер милосердия на театр войны поддержала при дворе великая княгиня Елена Павловна, вдова государева брата; она сочла за благо соединить свое имя с именем Пирогова. Немного погодя вскрылась разница в замыслах великой княгини и великого хирурга: высочайшая покровительница намеревалась создать нечто вроде "религиозного ордена", Пирогов ждал от медицинских сестер "любви на деле", любви и дела, деятельного и самоотверженного человеколюбия, он глубоко чувствовал громадный нравственный заряд этих понятий — медицина и сестра. Больным и раненым нужны были умелые и добрые сестры, а не "женские Тартюфы". Когда запахло лицемерием, "формой", Пирогов написал великой княгине резкое письмо и объяснил: "Я ей высказал всю правду. Шутить такими вещами я не намерен; для виду делать только также не гожусь; итак, если выбор великой княгини пал на меня, то она должна знать, с кем имеет дело… Если хотят не быть, а только казаться, то пусть ищут другого…"
Любовь на деле
Сестры отправлялись в путь из Михайловского дворца, резиденции великой княгини; в Петербурге в их честь кричали "ура!" и служили молебны; радушные москвичи носили их на руках; тульское купечество закатило им гигантский ужин; в Белгороде к их приезду устроили иллюминацию; в Харькове их приветствовал генерал-губернатор; от Перекопа усталые женщины тащились на волах и верблюдах, довольствовались сухим хлебом и редкой на этом пути водой из степных колодцев; в Севастополе их встречали орудийный грохот, кровь ручьями, ядовитая вонь гангренозных бараков и великий Пирогов в облепленных грязью сапогах и старой солдатской шине-лишке, из-под которой выглядывала ветхая красная фуфайка: "Завтра в восемь утра на дежурство, сударыни!"