Рай, Рон и Кип в течение месяца после выпуска “Синей книги” прилагали все усилия, чтобы сформулировать и согласовать план развития. За этим последовала убедительная презентация проекта в ННФ. Кип вдохновлял представителей фонда открывающимися перспективами для астрофизики. Рон, мастер плетения красивых словес, очаровывал их своим замечательным акцентом и рассказами о креативном дизайне. Рай же подкреплял все это железобетонными аргументами – выводами, к которым пришли участники проведенного исследования. Итогом стало разрешение на создание устройства для записи звучания небесных сфер.
Вскоре проект наконец получил имя: “LIGO”. Рай до сих пор испытывает из-за этого двоякое чувство: с одной стороны, именно он предложил такое название и ставит это себе в заслугу, а с другой – его мучает вина. Кип настаивал на “лучевом детекторе”, однако Раю показалось, что от подобного названия попахивает научной фантастикой. У себя дома, сидя на кухне, Рай и придумал LIGO (Laser Interferometer Gravitational-Wave Observatory — лазерная интерферометрическая гравитационно-волновая обсерватория). Позже буква O в аббревиатуре LIGO обошлась им слишком дорого и чуть не привела к краху всего проекта. Но эта печальная история произошла в Конгрессе США лишь несколько лет спустя.
Рай разобрал свой маленький полутораметровый интерферометр и построил пятиметровый промышленный прототип для отладки элементов установки. Этот прибор эксплуатировался в крыле F Фанерного дворца вплоть до самого сноса строения. Сегодня он продолжает свое существование по соседству с офисным ульем, где Рай показывал мне свою реликвию – динамик из Brooklyn Paramount. Ученые колдуют над теперь уже ставшей массивной установкой, “ампутируя” старые и “пересаживая” в нее новые технологические решения.
Никаких формальных договоренностей достигнуть так и не удалось, но, рассказывает Рай, “мы сделали вид, что мы одна группа. Нас было трое – Кип, Рон и я. [В итоге] мы составили некую странную компанию, «Тройку»”.
Кип же уверяет меня, что “в реальности история была куда сложнее”. Если пуститься в подробности, то можно проследить напряженную работу по формированию “Тройки”, длившуюся несколько лет и достигшую своей кульминации осенью 1983 года. “Налаживание сотрудничества между МТИ и Калтехом шло крайне трудно. И мучительно”.
Но все эти перипетии – образовывавшиеся и распадавшиеся альянсы, приход и уход руководителей – скреплялись одним главным стержнем: игра началась.
Глава 8
Джоселин Белл Бёрнелл
Астроном Сьюзен Джоселин Белл Бёрнелл как-то сказала про Рона Древера: “Ему слишком нравилось быть гениальным”. Она приехала в Глазго из Северной Ирландии, чтобы изучать физику в университете, и по воле случая среди прочих студентов попала к Древеру. Он рассказывал своим подопечным про наиболее интересные идеи, которые рождались у него голове, в том числе и про те, которые легли в основу опыта Хьюза – Древера (хотя Белл Бёрнелл и не подозревала, что он провел его во дворе своего деревенского дома). Ничто из этого потом не помогло им сдать экзамены. Они также не дождались от него помощи при выполнении домашних заданий по физике твердого тела. Несмотря на разочарование, она ценила его глубокое понимание фундаментальной физики, сочетавшееся с замечательным талантом экспериментатора. Древер, в свою очередь, гордился своей бывшей студенткой, сделавшей затем фундаментальное открытие в физике. Он говорил о ней: “Она была явно лучше по сравнению с большинством из них. Я знал ее достаточно хорошо”. Древер написал ей рекомендательное письмо для поступления в аспирантуру главного радиоастрономического центра в Англии, которым в середине 60-х годов являлась обсерватория “Джодрелл Бэнк”. “Они не взяли ее, потому что она была женщиной. Но это не официально, вы же понимаете. Она была крайне разочарована”. И Рон, имея в виду явный абсурд происшедшего, смеется и добавляет: “Затем она сделала свой второй лучший выбор – Кембридж”. По его мнению, это был неожиданный и счастливый поворот: “То есть она поступила в аспирантуру Кембриджа и открыла пульсары. Представляете?”