Своё детство он провёл в 1930-е годы в Глазго, а это было наиболее вероятное место во всей Европе, после России, где могла бы произойти коммунистическая революция. На площадь Георга стянули танки, чтобы подавить такого рода волнения, совсем как ранее – на китайской площади Тяньаньмэнь. Отец читал всё, что было доступно. У меня до сих пор хранится его экземпляр марксовского «Капитала» и «Маленькая красная книжица» Вождя Мао. Как я узнал позднее, это приводило к физическим стычкам между моими отцом и дедом. Дед был убеждённым социалистом, но для него коммунизм заходил слишком далеко.
Падение коммунизма в 1980-х наряду с гласностью и перестройкой[119] стало жестоким ударом по долго лелеемым мечтам и убеждениям отца. Это как наблюдать за каким-нибудь христианином, которому со всей определённостью показали, что бога не существует. (По случайности, я вырос в совершенно нерелигиозном окружении. Моя мама была католичкой, но в церковь не ходила; а я никогда не посещал церкви до 25-летнего возраста, да и тогда пошёл только из любопытства – посмотреть, на что это похоже.)
Дневник моего отца времён его службы пилотом в Королевских воздушных войсках сплошь усеян отсылками к «нашим товарищам из Советского Союза», и никогда – к американским войскам. Я вырос в то время, когда к нашей двери доставляли газету Soviet Weekly[120]. Я думал, это совершенно нормально, пока не узнал, что ни у одного ребёнка во всей округе не было папы, которому приносили бы эту газету. Кроме Гэри Льюиса, который играет в «Чужестранке» моего брата Колума. Его отец тоже был коммунистом из Глазго. Это один из многих моментов, которые объединяют нас.
Пригласить Гэри в наше путешествие Clanlands было просто гениальной идеей, и я скрепя сердце отдаю за это должное Хьюэну. [Сэм. Думаю, ты обнаружишь, что я пригласил всех наших гостей.] Объятия Гэри – вещь легендарная. Нормальное объятие длится секунды две-три. Первые две или три секунды объятий Гэри Льюиса – это лишь умеренный разогрев и пробы воды. Следующие секунд восемь-десять он посвящает усилению своей медвежьей хватки, вцепляясь в вас изо всех сил, как будто он только что вернулся единственным выжившим из Антарктической экспедиции Роберта Скотта. И только вы подумаете, что, наверное, так оно и есть, он начинает тепло и уверенно поглаживать вас по спине, порой сопровождая это дополнительными потискиваниями, и всё это под бормотание «Братец, братец», или «Дорогая, дорогая», если вы относитесь к классу женщин. В конце концов после всего этого действа, что приближается уже к тридцати секундам, он выпускает вас из своих похожих на тиски объятий. Легко и просто может оказаться, что день сменился ночью, пока вы оказались в центре внимания таких вот обнимашек. Но я далёк от того, чтобы жаловаться, ведь все, включая меня, после этого чувствуют себя гораздо лучше. Вот что значит основательные объятия.