– Ах! Что же она пишет?
– Ругает меня за переезд в Крёкшино из Москвы. Она всё никак не может помириться с тем, что я покидаю Москву и университет.
Л.Н. посочувствовал мне:
– Нужно стараться тронуть ее, дать ей понять, что вам самим больно.
– Да я уже старался много раз, Лев Николаевич, и теперь очень трудно: всё равно тебя не хотят понять.
– Знаю, что трудно. Но нужно еще и еще стараться!..
– Она упрекает меня в каком-то легкомыслии, говорит, что я все дела, которые начинаю, не кончаю: бросил университет, начал учиться пению и бросил.
– А вы поете, и у вас хороший голос?
– Пою, да. И не в оперу же мне было поступать, бросив всё?!
– А отчего бы не поступить? – спросил Толстой, усмехаясь доброй улыбкой и поглядывая хитро себе на ноги, наклонив голову.
– Да уж очень это праздная жизнь, Лев Николаевич! Да и для кого же бы я стал петь в городе? Вы же сами писали, что богатым людям искусство дает возможность продолжать свою праздную жизнь. Да я лучше в деревне крестьянам буду петь…
– Знаю, знаю, – закивал Л.Н. – Я только проверяю себя; думаю: не один ли я держусь таких взглядов?
Что касается дела, то я высказал Л.Н. свое мнение, что мысли о вере лучше напечатать в двух книжках. Он, однако, решил печатать в одной; только просил меня выпустить или соединить вместе однородный материал и, кроме того, распределить его удобнее.
– Меня эти книжки мыслей по отдельным вопросам очень интересуют, – говорил он. – Вот только я всё затрудняю вас, – добавил он, и тон его голоса был такой виноватый.
Эту виноватость в голосе я подмечал у Л.Н. и раньше: в те моменты, когда он или просил меня сделать какую-нибудь работу, или принимал и хвалил уже сделанную.
Уже выйдя от него и поговорив с Александрой Львовной о высылке книг Толстого нескольким лицам, я снова на лестнице столкнулся с Л.Н.
– Не унываете? – спросил он.
– Нет!
– Смотрите же, не унывайте! «Претерпевый до конца, той спасен будет»… Не претерпевый до конца, той спасен будет! – это об университете и о пребывании в нем можно так сказать.
Уехал кататься верхом. Я вышел, чтобы садиться в свои сани и ехать домой.
– До свиданья, Лев Николаевич!
– Прощайте! – отозвался Л.Н. уже с лошади. – Ожидаю от вас великих милостей!..
«Что такое?» – подумал я.
– Каких, Лев Николаевич?
И вспомнил, что он говорит о данной мне сегодня работе над книжкой «О вере», о которой он говорил мне еще раз в передней, что придает ей большое значение.
4 февраля
Когда я приехал, Л.Н. завтракал в столовой.
– У вас в Телятинках тиф, – сказала мне Софья Андреевна, – смотрите не заразите Льва Николаевича! Меня можно, а его нельзя.