— Можно попытаться!
— Не, уже поздно… но она на него даже не смотрела — я, я сделаю что смогу. Схватил дождевик за рукав, натянул — не успею в город раньше темноты. Я позвоню.
— Нет погоди, погоди просто…
— Я же сказал сделаю что смогу! И позвоню, позвоню сегодня те же самые два звонка, два звонка и вешаю, ты соберешься? собери пару вещей если смогу…
— Просто обними меня сказала она, и уже крепко сжимала его запястье.
— Когда позвоню… и он обнял, — и если что-нибудь случится…
— Нет, просто обними.
Она стояла неподвижно, глядя на пустые стулья снаружи на террасе, пока щелчок входной двери не развернул её с едва ли покинувшим горло надломленным звуком, оставил в кухонной тишине в поисках словно бы какой-то провокации, манившей прямиком в засаду там на столешнице в обтрёпанных концах заголовков, В СБИTOМ КРАСНЫМИ САМОЛЁТЕ ПОГИБ СЕНАТОР ВЕТЕРАН ВЬЕТНАМА УБИВАЕТ ГРАБИТЕЛЯ ТРАГЕДИЯ ОХВАТИЛА все резко актуальные в своём резком требовании перечитать ради всего уже уничтоженного в их сумбуре, сенатор с воротником-«бабочкой» машет из окна ярко-красного самолёта или доктор как там его звали, а может, и зовут, он был довольно молодым, ветеринар, который диетами гнал глистов из джек-рассел-терьеров в Лонгвью, тогда как она теперь стояла, сминая чёрные заголовки в бумажный комок, словно чтобы раз и навсегда разрушить их тиранию, прошла мимо кухонного стола с тесно прижатой к себе стопкой, чтобы ни страница, ни абзац, ни слово, парализованное в клише или впрыгнувшее в странную компанию через первый энтузиазм строки с указанием авторства или даже, как она упоминала сама, прислуживающее подписи, делавшей фотографию, чтобы сегодняшняя газета, новости, не упали на пол, выволокла через открытую дверь груз, а с ним саму свою речь в печатном слове.
Наверху лестницы она остановилась, схватившись за перила, после чего смочила ткань в раковине и приложила ко лбу на пути по коридору в спальню воскликнуть — о нет! точно кто-то мог услышать: шарфы, свитеры, бельё, бумаги, сами ящики комода лежали вразброс по кровати, полу, дверца шкафа стояла нараспашку, и опустили даже штору от вида снаружи. Она вошла медленно поднимать вещи, снова ронять с ощущением пропажи, но вроде бы ни в чём её не обнаруживая, наконец осела собрать страницы, поправляя в папке, словно в её собственном почерке лежала хоть какая-то надежда на восстановленный порядок, даже в самом прошлом в лохмотьях, переписанном, исправленном, на поверку с самого начала сфабрикованном, чтобы переупорядочить все невероятности, что могло быть, если бы отец и мать никогда не встретились, если бы он женился на хористке или если бы она встретила мужчину с другими жизнями за спиной, с обветшавшими чертами лица, приглушёнными и стёртыми, как у коллектора, через вычёркивания, скрупулёзные вставки, дрогнувшие линии, где её палец пробегал по cut-rate, curt, в поисках cunning и далее к коллизиям совсем недавних дней, искал правописание тех джек-рассел-терьеров в беге по jackleg