кормясь плодами своего труда и отчисляя
барину половину урожая. За это крепостному на каждого члена его семьи, включая и его самого, ежегодно выплачивается по две тысячи долларов.
В свою очередь барину предоставляется право привлекать крепостных по своему усмотрению на хозяйственные работы по благоустройству и содержанию усадьбы, физически наказывать за нерадивость и допущенные оплошности, разрешать, запрещать либо назначать браки между крепостными, единолично вершить суд в случае возникновения между ними конфликтов… В последнем пункте говорилось о том, что крепостной имеет право расторгнуть договор лишь в Юрьев день.
В конце концов деревенька была укомплектована полностью. И жизнь за высоким забором приобрела чудовищные, антиэволюционные формы.
Барин, сжигаемый неутоленной страстью бесчинства, сразу же, на второй день новой эры, устроил для новобранцев кровавую баню. Собрав всех мужиков, включая неразумных детей и немощных стариков, он велел рыть пруд. Но вдруг раздались голоса, взывающие к благоразумию барина: мол, «здесь рытья недели на две, а мы еще не успели с хозяйством обосноваться, да и покос сейчас: упустишь время — зимой голодать придется».
Дмитрий вкрадчиво и как будто бы с пониманием насущных крестьянских нужд спросил: «Кто еще так считает?» Так считали все. Поэтому, вооружившись арапником, при поддержке четырех дюжих охранников барин высек всех. По первоначальности это дело его так распалило, что, не рассчитав сил, последних уже не досекал, а скорее похлопывал по обнаженным спинам.
По мере приобретения опыта неограниченного барствования Дмитрий все более осознавал, что собственноручные побои — не самое упоительное дело. Поэтому частенько перепоручал порку охранникам, которые были в этом отношении попрофессиональнее.
Его дикие забавы во многом следовали исторической традиции, вычитанной из великой русской литературы, оказавшей пагубное воздействие на нестандартную психику Дмитрия. Вдвоем с пятнадцатилетним сыном Григорием носились они на горячих рысаках за зайцами, которые в необходимом количестве закупались в охотхозяйстве. И, оглашая округу улюлюканьем, которое вкупе с прерывистым лаем борзых повергало в ужас все живое и хоть сколько-нибудь мыслящее, норовили загонять косых на крестьянские наделы, дабы всласть потоптать злаки и огороды и уложить в азарте из двух стволов чью-нибудь худобокую буренку.
Чтобы потом, сидя в кабинете в засаленном халате, почесывая пятерней мохнатую грудь, можно было допрашивать дрожащих как осиновые листы людишек о недоимках, неторопливо сверяясь с записями в амбарной книге, путая имена, выслушивая жалобный лепет, перемежаемый словами «барин, барин, барин…». И в конце концов назначать наказания