Я остановился у колодца, жадно вдыхая прохладный ночной воздух. Стараясь действовать тихо, зачерпнул из колодца воды и после того, как вволю напился, вылил то, что ещё оставалось в ведре, себе на голову.
Возвращаться в комнату и изнывать от пота мне не улыбалось – там было жарко и сыро как в эльфийском лесу. Зато имелась возможность скоротать ночь в нашей карете – воздух там чище, лучше, хотя сиденья немногим жёстче соломенной постели в комнате. Я залез в карету. Правда, чтобы уместиться на сиденье, мне пришлось скрючиться, но здесь, по крайней мере, можно было дышать.
Сон уже начал туманить мои мысли, когда я услышал чей-то шёпот и смех. Опасаясь выдать своё присутствие, я постарался не делать резких движений и, осторожно сев, выглянул наружу.
Двое вышли в маленький внутренний дворик и остановились у кареты. Мои глаза приноровились к темноте, и я узнал парочку почти мгновенно: то были Линия и Корин де Мозер.
Убийца Пипуса заключил чужую жену в объятия и поцеловал. Его голова склонилась к её груди. Потом он раздвинул её корсаж, обнажив белую грудь, которую мне уже довелось однажды увидеть.
Этот человек обходился с Линией, как с гулящей кошкой: грубо бросил на землю и стал срывать с неё одежду. Если бы я не видел, что супруга господина Фируза пришла с ним по доброй воле и что ей по вкусу такое грубое обращение, я схватил бы свою рапиру и бросился на Корина, дабы не допустить насилия.
Её нижнее бельё было отброшено в сторону. Линия поднялась с земли и опёрлась спиной о каретное колесо. Когда Корин обнажил тёмный уголок между поблескивающей белизной её бёдер, он спустил свои штаны, и они оба начали двигаться в такт, постанывая и тяжело дыша.
Я медленно отполз подальше, вздрагивая от скрипа рессор кареты, закрыл глаза и зажал ладонями уши, чтобы не слышать звуков их животной возни. Мне было мучительно горько за господина Фируза. И за себя: что такого ужасного я сделал, что заставило этого злобного человека снова появиться в моей жизни? Проблески сознания меня прежнего, пятидесятилетнего, успокаивали мою нервозность, но не долго. В ту ночь я понял, что практически уже мёртв, и нужно окончательно забыть о Земле и чёртовых инопланетянах, чтобы выжить в этом новом мире, ставшем мне родным, и умереть от старости.
Утром вместо приглашения к завтраку я получил лепёшку и кусок сыра, перекусил и отправился прогуляться по дому. В парадном зале моё внимание неожиданно привлёк портрет. На нём была изображена девочка лет двенадцати, ещё не начавшая расцветать как девушка, но уже приблизившаяся к той грани, что отделяет ребёнка от формирующейся женщины. Сомнений не было: я видел перед собой изображение той самой юной Элоизы, которая тайком провезла меня в карете из Ролона.