— Иуда! — охотно представляется тот, счастливый просто от того, что он — жив! Жив! — Иуда Цукерман к вашим услугам, благородный юноша.
Помогаю ему зайти в аптеку, а там аптекаря подхватывает какой-то мальчик, без лишних слов помогая тому уйти в заднюю комнату.
— Стой! — тот замирает, — Краска есть?
Не отвечает… тонкая фигурка, согнувшаяся под тяжестью навалившегося на него аптекаря, явственно ожидает удара в спину, смерти… но никак не помощи!
— Краска! — повторяю я, — Напиши на двери или на бумаге "Проверено, немцев нет!"
Молчит. Стоит и косится, в глазах ненависть. Я для него такой же погромщик, как и все остальные…
Послушал он меня или нет… а и чёрт с ним! Помогать людям, которые этого не хотят, я точно не собираюсь!
Стало вдруг душно и тошно, я выскочил из аптеки. По улицам всё ещё идут погромщики. Это не сомкнутые колонны с единым предводителем, а бандочки мародёров, рыскающие как крысы. Пока осторожные, не переступающие некую черту.
В глазах — патриотизм и восторг людей, которым вдруг — дозволили! Это не то чтобы официально разрешённое мероприятие, но некую отмашку сверху полиция получила, "Не мешать!"
Погромщиков много меньше, чем видел до войны в колоннах демонстрантов, но тогда полиция, войска и казаки весьма успешно разгоняли их. А ныне… значит, можно! На улицах только полицейские, а казаков и войска не видно в принципе, и что-то мне подсказывает, что я их и не увижу!
Много брезгливых взглядов на погромщиков, но много и одобрительных. Подчас очень неожиданно. Так, пожилая дама явно из интеллигентной среды экзальтированно поприветствовала "Настоящих патриотов", а проходящий мимо заводской рабочий мазнул по ним неприязненным взглядом, сплюнул, и подняв воротник пальто, поспешил дальше.
— Бей немцев! — весело закричал какой-то маленький гимназистик из проезжающей мимо коляски, перегнувшись так, будто захотел выскочить и поучаствовать в таком весёлом занятии. Нарядно одетая дама, очевидно мать, тут же одёрнула его.
Но по улице, будто повинуясь его словам, начали разлетаться стёкла под градом булыжников. А чуть погодя погромщиков стало чуть больше, и они начали вышибать двери, вырываясь в помещения.
Стараюсь не смотреть… я не герой, весь мой героизм закончился на Цукермане, так вот получилось. Сдулся… от чего мне стыдно и тошно. Понимаю, что тринадцатилетний мальчишка ничего не сможет сделать погромщикам, но… тошно.
… кого-то выкинули из окна второго этажа, окровавленного, в хорошем костюме. Шевелится, пытается встать… и уже спешит городовой, угрожающе шевеля усами дуя в свисток. Это — черта! Убивать — не позволено!