— Чевой вам, Алексей Юрьевич? — выглянула с кухни служанка. Всей почтительности в ней — именование по имени-отчеству, потому как батюшка так велел. Мой, разумеется. Наследник!
Как это сочетается с перекладыванием вины и фактическим игнорированием сына… А так и сочетается! В прошлой жизни немногим лучше было, до слёз всё знакомо! Не один в один, но ох как знакомо…
— Обед, спрашиваю, скоро? — поинтересовался я, подавив рвущиеся наружу чувства. Служанка, поджав бесформенные губы куриной гузкой, ничего не ответила и удалилась на кухню греметь посудой, выразительно вильнув толстым задом. Память тут же подкинула воспоминание… о случке, наверное. Иначе я это не могу назвать.
Спит мой папаша с Фросей, так вот. Понятно, что у взрослого мужчины есть… потребности, но Фрося?! Впрочем, сильно пьющему коллежскому секретарю [ii] в возрасте под пятьдесят сойдёт и такая. И что-то подсказывает мне, что со служанкой он… хм, спаривается только тогда, когда нет денег на проституток. В общем, та ещё парочка — жаба с гадюкой!
Не дождавшись ни обеда, ни ответа, я удалился в крохотную узкую комнату, напоминающую пенал, и как был в форме, так и завалился на застеленную постель. В голове — каша, впереди — ясное понимание приближающегося Апокалипсиса и острое желание шагнуть с крыши.
Может быть, удар об асфальт закончится тем, что этот кошмар окажется сном, и я, проснувшись, сяду в своей постели. А потом забуду всё, что снилось, и останется только память, что была какая-то гадость… да и чёрт с ней!
… что-то холодное легло мне на раскалённый лоб, а потом сухие пальцы болезненно оттянули веки, едва не надрывая уголки, и в глаза мне заглянула морщинистая, несколько обрюзглая физиономия, украшенная чеховской бородкой, только что изрядно седой.
— Ну-с! — бодро сказала физиономия, обдав запахами лекарств и больных зубов, бесцеремонно вертя мою голову и пристально глядя через очёчки в золочёной оправе равнодушными глазами, — Сколько пальцев?
— Два, — вяло отозвался я, не вполне соображая, — а теперь три.
— Ну, что я могу сказать? — физиономия отпрянула от меня, и я машинально повернул голову вслед.
— Неприятно, разумеется, — с казённым сочувствием продолжил врач, сидя на стуле подле моей постели и отсчитываясь о ситуации стоящему в дверях отцу, — но и ничего страшного. Гимназисты, бывает, от переутомления в обморок прямо в классе падают. А травмы…
Он пожал плечами и заключил равнодушно:
— Ничего страшного. Дети, что вы хотите!
— Так что? — поинтересовался отец, не слишком убедительно показывая голосом озабоченность моим состоянием.