Сейчас, когда день уверенно перевалил на вторую половину, торговцы уже начали потихонечку сворачиваться, собирая товары. Между крытых рядов бродят редкие домохозяйки и старики, отчаянно пытаясь выторговать что-то подешевле, но получается плохо.
Ради пустого интереса зашёл в мясные ряды, чтобы прикинуть хотя бы примерно, во сколько же Сабуровым обходится стол. В нос шибануло запахами свернувшейся крови, несвежего мяса, потрохов и палёной щетины.
Это ни в коем случае не значит, что здесь продают тухлятину, но с холодильными установками в этом времени ещё плохо, а уж летом… За день, как ты не старайся, мясо "настаивается", и хотя оно ещё не тухлое, но запашок имеется. Впрочем, опытные хозяйки, желающие урвать товарец подешевле, запашка не чуждаются, прекрасно зная, как можно отбить запах и как различить по-настоящему испорченное мясо. Но…
… духовито! К вечеру уж точно.
— Да где ж это видано?! — со слезами на глазах вопрошает небо худая женщина со старой корзиной, в которой виднеется только подвядший буряк, несколько старых картофелин и морква, — За брюшину вонючую стока хочешь! Да у тебя совесть есть?
Продавец, худой рослый мужик с желчным лицом язвенника, только ухмыляется.
— Да как же тебя мать выкормила, аспида такого? — не унимается распалившаяся женщина, — Небось все титьки ей клыками своими погрыз!
— А ну уймись, утроба пустая! — рявкнул желчный, для убедительности втыкая увесистый нож в разделочную колоду. Разгорелся скандал, и я поспешил уйти — хуже нет, чем быть свидетелем чужого конфликта, и не дай Бог стать участником!
— Да как вам не стыдно цену так задирать, иродам!? — подхватила маленькая, но решительная старушонка, — Народ голодует, а вам лишь бы мошну набить!
— Да что ты пристала, старая?! — сагрился на неё один из продавцов, невысокий мужчина с противной, совершенно крысиной физиономией, — Шла себе, да и иди куды шла!
— Да вы всё равно жа выкидывать будете! — влез в разговор дед с георгиевской медалью за Крымскую войну на старом латаном пиджаке, опирающийся на костыль, — Окстись! Хоть што с мясом делай, а ночь оно не пролежит, никак! Побойся Бога, человече!
— Да, да! — закивала старушонка, — И так, ироды, цены до небес позадирали, а людя́м хучь зубы на полку! Што таперича, помирать прикажешь?
— А ето не моё дело, старая! — вступила в перепалку красномордая торгашка, упирая руки-окорока в засаленный фартук и раздувая широкие ноздри, — Хоть бы и помирай! Вона, давно тебя черти в аду заждались! Ступай себе…
Торгашка басовито захохотала, а у бабки слёзы из глаз аж брызнули.