Это казалось невозможным, но она вжалась еще дальше, пытаясь срастись с кожаным сидением и рамой двери.
— Вы не можете сделать этого, — в ее глазах стояли слезы страха.
— Я ничего не делаю. Я просто озвучил тебе свои условия. Ты можешь согласиться на них или нет. Решать тебе.
— Что случится, если я не соглашусь?
— Это детский вопрос, Стелла. Но, что хуже, ты уже знаешь ответ.
Ее подбородок задрожал, а из зеленых глаз покатились слезы.
— Вы отправите моего отца в тюрьму.
— Нет, я прослежу, чтобы твой отец умер в тюрьме.
Воздух так быстро вырвался из ее легких, будто я ударил ее в живот. И, отчасти, я это и сделал.
Она взяла себя в руки, хоть ее голос и не был громче шепота.
— Но если я соглашусь…
— Тогда ты будешь принадлежать мне в течение года. Я буду делать с тобой то, что я хочу и когда я этого хочу. Ты будешь жить в моем поместье Вайнмонтов. Делать то, что тебе сказано. Обслуживать меня и всех, кого я тебе скажу. Я буду владеть тобой, твоим телом и душой.
Через дрожь она едва заметно подняла подбородок.
— Никто не сможет завладеть моей душой.
Я уже владею.
— Так что ты решила, Стелла? У предложения ограниченный срок действия. Приговор твоему отцу будет вынесен завтра ровно в восемь часов утра. А сейчас, — я демонстративно проверил время, — пятнадцать минут одиннадцатого вечера. Тик-так.
— Откуда мне знать, что у вас вообще есть власть сделать это? Откуда мне знать, что вы сделаете так, как говорите? Я должна просто поверить слову такого человека, как вы?
Пламенный язык злости лизнул мое сердце.
— Ты сомневаешься в моей честности, Стелла? Я бы на твоем месте этого не делал.
Она рассмеялась, но этот смех был омрачен тенью усталости.
— А что стоит слово такого человека, как вы? Что за человек предоставит другому человеку контракт на продажу в рабство, и скажет «подписывай», иначе твой отец умрет в тюрьме? Это даже не имеет юридической силы. Я, может, и не советник, но даже я знаю это.
Она бросила мне бумаги, прибавив этим строгости к своему наказанию. Она уже приговорила себя для того, чтобы за следующие двенадцать месяцев вынести боли больше, чем вынесла за всю свою обеспеченную жизнь.
Я аккуратно сложил бумаги и вытащил финальный документ из кармана. Этот был скреплен восковой печатью с изображением «М». Я передал его ей. Стелла вырвала его из моей руки и разорвала печать.
Когда краска сошла с ее лица, я почувствовал разочарование. Больше никакой борьбы? Никакого неверия? Никакого веселья от того, что я полностью поймал ее в свою ловушку? Вместо этого она просто выглядела побежденной. Она