— Чьи гуси?
— Не знаем.
— Как не знаешь? Не знаешь, кто гусей держит?
— А если не знаешь, почем знаешь…
Ну, злился. Белел. Вот юмор — на всю деревню. Он тогда с шофером поехал. Пораньше. Взял прут и гонит гусей по улице. Машина за ним следом. Не торопит. Гонит до самых ворот. Гуси свой двор покажут… Первым погорел гусак Пронька Кузеванова. Подошел к плетню, продел шею в лаз и боками туда-сюда, туда-сюда, протолкнулся в ограду. Ну и остальные к себе домой привели.
Председатель тогда вечером на заседании:
— Давайте вместе убытки подсчитаем. Я измерил — двадцать гектаров всходов уже стравили. Черно. Каждый гусь за день тысячу головок ущипнет, и тысячи колосков нет. В каждом табуне их двадцать. Каждый колосок весит… В переводе на зерно получается… Получилось — совсем юмор.
— Вот так гусь. За день сколько умял! Больше слона.
— …Переведем хлеб на деньги… И эту сумму… Я предлагаю удержать с хозяев.
— Да нам за это год работать. Соображать надо…
— А вы за чей счет своих гусей кормили? Теперь эту кормушку досыпайте.
— Мы жен на работу не пустим. Пусть гусей караулят.
— Я ваших жен на работу посылать не собираюсь.
— А ты сильно не тяни — заузга разорвешь… — Пронек тогда кричал.
— Ничего, они у меня крепкие.
— Ну и удержал?
— Удержал… У него не заржавеет.
Катя улыбается, покусывает губы, молчит. Сидит она близко у приемника, и тугой свет из отверстий падает на ее ноги. Они проявляются в полумраке. Катя их не прячет, и они в серых чулках пепельно-розовы.
В деревне о Кате с Юрием говорят:
«Агроном у нас бойкий, а жена его форсистая и строгая. Идет, поздоровается ласково, но идет, будто она на свете одна такая. И на это не обидишься».
Юрия я почти знаю. Представляю его в институте. Высокий, красивый, независимый с преподавателями и необходимый на студенческих вечеринках.
Перед праздником ребята заняты проблемой: каких пригласить девчонок из другой группы. Пригласить и… пойдут ли? А Юрия девчонки находят сами.
— Да? — Юрий смотрит сверху, улыбается. — Вы считаете, что я должен там быть?
Он умеет заставить себя подождать, хотя для этого ничего не делает.
— Ну, боже мой… Это мы сейчас, — и его уверенность успокаивает.
Катя смотрит пристально перед собой, и ее ресницы вздрагивают. Чтобы не рассмеяться, она наклоняется.
Когда-то натурщица вот так же вытянула перед собой длинные ноги. Я смотрел на них и думал: «Почему они кажутся красивыми?»
Потом наметил первые штрихи. На холсте появились линии, а передо мной были объемные ноги. Я хотел почувствовать их форму линией. Я ее искал углем, а линия была жирна и скучна — не было объема, не было пространства за ней. Я начинал злиться.