Два из трех дальних походов, задуманных Петром Первым, состоялись, но оба после смерти инициатора их. Отряд кораблей под командованием Кошелева достиг в 1725 году Гибралтара и благополучно возвратился в Кронштадт. Первая Камчатская экспедиция под командованием Беринга (при помощниках Мартине Шпанберге и Алексее Чирикове), начатая еще при жизни Петра, продолжалась пять лет с лишним и проторила путь для величайшего географического предприятия XVIII века — Великой Северной, или Второй Камчатской экспедиции, открывшей в свою очередь дорогу от берегов Камчатки через Тихий океан к северо-западным берегам Америки.
На фоне этих замыслов началась в летнюю кампанию 1723 года морская жизнь Спиридова, и он получил возможность сравнить все, что успел застать в Кронштадте и Ревеле, с тем, что оказалось там же вскоре после смерти Петра.
Застал мощный флот, четкую организацию, подчиненную правилу Морского устава: «всякий человек, когда ни спросят, должен знать свою должность и место». Застал верность традиции, которая внедрялась в умы моряков с первого дня их службы на флоте: «Во всех делах упреждать и всячески искать неприятеля опровергнуть». Был в том же 1723 году, когда возвратился с моря на рейд между Кроншлотом и Котлином, участником торжества встречи знаменитого ботика — «дедушки русского флота», устроенной Петром в назидание будущим поколениям, а затем свидетелем закладки новой крепости и превращения Кроншлота в Кронштадт. То есть в первый же год своей морской жизни Григорий Спиридов проникся уверенностью в непреложность именно такого порядка вещей, какой был создан необходимостью существования флота.
Пять лет, проведенных юным моряком в практических плаваниях на Балтике, два года службы гардемарином на Волге (в Астрахани) и на Каспии были испытанием не из легких. И не только потому, что жизнь моряка на корабле в плаваниях проходила среди таких лишений, о каких не слыхивали на берегу. Появились иные трудности, намного усложнившие жизнь, делавшие ее невыносимой для многих.
Флот очутился в загоне.
Первые годы после смерти Петра на кораблях и в Адмиралтейств-коллегии еще действовали законы и правила, благодаря которым флот являлся безукоризненным механизмом, стройной организацией, реальной мощью; но все это, если сравнивать с механизмом, напоминало механизм, заведенный давным-давно, пока продолжавший действовать, однако, чем дольше, тем слабее.
Да так оно и было на самом деле. Прежде всего упала дисциплина, без чего флот не мог существовать как организация. Даже в кампанию 1725 года на Балтике, по свидетельству генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, «мало не все (т. е. чуть ли не все. —