Если в рассказах Голявкина дети играют, то не в какую-нибудь всем известную игру, а, например, в Антарктиду (есть такой рассказ: «Мы играем в Антарктиду»). Дети у Голявкина, в общем, такие же, как все дети, но и чуть-чуть особенные, их особенность — в потребности фантазировать, то есть творить. Дети в рассказах Голявкина талантливые, хотя они и понятия не имеют об этом своем таланте.
Вот, к примеру, рассказ:
«Четыре цвета
Первоклассник Алик нарисовал:
сиреневого верблюда,
зеленую лошадку,
синюю утку
и красного зайца.
Папа, увидев рисунок, сказал:
— Разве бывают сиреневые верблюды, зеленые лошадки, синие утки и красные зайцы?
— Не бывают, — сказал печально сын. — Но у меня было только четыре краски... Вот что я сделаю!
И он тут же нарисовал:
красный мак,
зеленый огурец,
синее небо
и сиреневую сирень»
Это маленький, очень голявкинский рассказ. Можно его перелистнуть как шуточку, а можно и задуматься, что за человек этот самый первоклассник Алик. Ведь знал, что огурец зеленый, но почему-то нарисовал сиреневого верблюда. Ладно, что умный взрослый папа вовремя Алику все объяснил, не заметив при этом, что Алику хочется увидеть, создать свой собственный мир, что в Алике заложен талант...
Я знал Голявкина в ту пору, когда он был студентом Академии художеств. Он приехал в Ленинград из Баку. Там прошли его детство и отрочество. Голявкин учился законам искусства, правилам живописи и в то же время писал картины вопреки этим канонам, раскрепощенной рукой, демонстрируя южное буйство красок, дерзко смешивая на палитре тона и оттенки, создавая свой собственный цвет. Картины он щедро раздаривал, так же щедро, вдохновенно, не отрываясь от холста, их писал...
Он подавал большие надежды как живописец, восхищал товарищей, вызывал на свою голову гнев наставников. Казалось, что судьба его в искусстве предопределена. Однако вышло все по-другому. Голявкин забросил живопись. Хотя... не совсем забросил. Впоследствии сам иллюстрировал свои книги. Но это уже отдельная тема: Голявкин — книжный график...
Расставшись с живописью (конечно, не сразу, постепенно, порываясь вернуться к ней и возвращаясь), Голявкин обратился к слову, понимая его как строительный материал искусства, близкого живописи и другим родам художественного творчества, прежде всего музыке.
Когда Голявкина заметили, когда о нем заговорили, то одним показалось, что манера его напоминает манеру Михаила Зощенко, другие нашли в нем сходство с Юрием Олешей, третьи протянули нити к Эрскину Колдуэллу и Шервуду Андерсону, кажется, вспоминали Хемингуэя и даже Фолкнера. Но все это было потом, много лет спустя с того времени, когда Виктор Голявкин пришел в литературное объединение при издательстве «Советский писатель» с первыми своими рассказами.