Ее скорбь по Дидоне не нашла у него понимания. Он готов был осушить ее милые слезы поцелуями, но ее безутешное горе и истерические припадки помешали ему насладиться ее благодарностью и собственным великодушием. Он поручил Филосу отвести Амару в новый дом, чтобы она пришла в себя. Первые два дня Сатурналий она провела в одиночестве, не считая нескольких рабов, которых «одолжил» ей Руфус. Единственный из них, кто ей знаком, — это Филос.
Первая ночь запомнилась ей лишь неизбывными муками, но следующий день глубоко запечатлелся в ее памяти. Она калачиком лежала здесь, в этом кабинете, когда Филос за неимением иного утешения принес ей горячего вина. Он стоял на пороге, не смея приблизиться, и нисколько не походил на мужчину, когда-то предложившего ей руку на улице. Казалось, вид Амары приводил его в ужас.
«Когда он придет, ты не должна встретить его в таком состоянии, — сказал он, не глядя ей в лицо. — Он много недель готовился к этой ночи, воображал твою горячую радость и обожание. А в итоге получил разочарование и горе. Я знаю, что ты ее любила. Но Руфусу этого не понять. Для него она была всего лишь миловидной рабыней. Тебе придется оплакивать ее втайне».
Амара была слишком удручена, чтобы ответить. С тех пор она избегала Филоса, хотя и последовала его совету. Когда Руфус вернулся, она встретила его в белом платье, осыпала ласками, поклялась в безграничной преданности и сверх всякой меры восхищалась домом. Она даже извинилась за собственное горе, выразив опасения, что он мог заподозрить ее в неблагодарности. Руфус милостиво заверил, что все понимает. Ни он, ни она ни разу не назвали ее подругу по имени.
Впрочем, мысли Амары и без того посвящены Дидоне. Оставаясь в одиночестве, она часами стоит в атриуме на том же месте, где еще недавно стояла Дидона, утешаясь лишь тем, что подруга успела здесь побывать — она видела этот дом, прикасалась к стенам. Амара вспоминает их разговоры, доброту Дидоны, ее удивительную смелость во время выступлений, грацию, несравненное пение. Но по ночам ей не дает покоя последнее воспоминание о подруге: ее обрызганное кровью лицо, боль и ужас в глазах.
Амара замечает, что у нее дрожат руки. Она откладывает письмо Плиния. Дидона заслуживает большего, чем тайный траур. Амара достает из ящика стола примитивную деревянную статуэтку богини Дианы, вооруженной охотничьим луком. Она заворачивает фигурку в ткань и обвязывает лентой с надписью: «Я дар вольноотпущенницы Геи Плинии Амары».
Она встает и, спускаясь по лестнице, обводит взглядом сад. Художники скоро начнут расписывать его стены огромной фреской. Руфус увидел в этом восхитительный знак, будто она настолько очарована домом, что хочет сделать его особенным для них обоих и благоустроить для его, Руфуса, визитов. Впрочем, выбранный ею миф вызвал у него некоторые сомнения. На фреске будет изображен Актеон, превращающийся в оленя и разрываемый собственными псами. Не лучше ли предпочесть мифы о Венере, а не о Диане? Быть может, богиня целомудрия не лучший выбор для любовного гнездышка? Однако Амара рассмеялась с ласковой насмешкой: «Венера всегда может украсить нашу спальню».