Пульс Фабиолы забился чаще, но, конечно же, никакой паники она не почувствовала. Я свободна, твердо сказала она себе. За мной никто не гонится.
Ей захотелось увидеть, кто же это шумит, и она вместе с Корбуло вышла за ворота. От соседних строений виллу отделяли каменные стены, голые деревья и невысокие заборы, а за ними находились ровные плодородные поля, большая часть которых лежала в это время года под паром. Две недели назад землю вспахали, и теперь она отдыхала в ожидании весеннего посева. Лишь кое-где робко зеленела озимая пшеница, маленькие ростки, поднимавшиеся над землей от силы на ладонь.
Обычно Фабиола с удовольствием обозревала окрестности. В это время года пейзаж казался суровым, но ей нравились и крикливые галки, летящие к своим гнездовищам, и свежесть холодного воздуха, и отсутствие людей. Улицы Рима всегда были заполнены народом; в Лупанарии уединение тоже являлось редким удовольствием. Латифундия же служила укрытием от грубой действительности.
Вплоть до этого момента.
Корбуло первым увидел движение.
– Вот-вот! – Он указал пальцем.
Через просвет в заборе, в паре сотен шагов от себя, Фабиола разглядела бегущего человека. Корбуло угадал верно. Человек был молод, его тело еле прикрывало какое-то тряпье. Раб. Даже издалека Фабиола увидела, что он донельзя измучен. Нижняя половина его тела была перемазана грязью, а на лице отчетливо вырисовывалось отчаяние.
– Наверно, попытался удрать по реке, – пояснил виликус, не дожидаясь вопроса.
Фабиола с удовольствием гуляла вдоль небольшой речки, отделявшей ее латифундию от имения ближайшего соседа. Но теперь, похоже, ее прогулки потеряют прежнюю безмятежность.
– Это никому еще не помогло, – поморщившись, продолжил Корбуло. – Фугитиварии умеют обшаривать шестами все укромные места под берегом. А если и промахнутся, то от собак никто не укроется.
Фабиола не могла отвести взгляд от беглеца, который обреченно бежал дальше, то и дело испуганно оглядываясь через плечо.
– Почему за ним гонятся? – спросила она, хорошо зная, каким будет ответ.
– Потому что он сбежал, – ответил Корбуло. – А ведь раб – собственность его хозяина.
С этой жестокой истиной Фабиола была знакома не понаслышке. Из-за нее Гемелл имел право насиловать ее мать, как только у него возникало такое желание. Продать ее и Ромула. Казнить Юбу, богатыря нубийца, учившего ее брата пользоваться мечом. Хозяева обладали абсолютной властью над своими рабами вплоть до права распоряжаться их жизнью и смертью. Подкреплялось их самодурство тем, что в римском праве, которым так гордилась Республика, за любое издевательство над рабом и даже за его убийство не предусматривалось никакого наказания.