Пакор находился уже на полпути к Гадесу.
Тарквиний отлично понимал неимоверную сложность задачи, которая нынче стояла перед ним. Он вновь повернулся к изваянию на алтаре и склонил голову. «Митра, я молю тебя о помощи!»
Ромул верно истолковал это движение.
Феликс же, увидев, что Тарквиний готовится начать операцию, переменился в лице.
– Погреться немного… – пробормотал себе под нос коротышка-галл и со вздохом уселся возле очага. Мало кто из легионеров, невзирая на боевую закалку, испытывал желание наблюдать за кровавой работой врачевателя.
Ромул и Бренн не пошевелились.
– Держите его за руки, – резко бросил Тарквиний. – Он может очнуться. Сейчас его будет сильно щипать. – Вытащив зубами пробку из маленькой глиняной фляжки, он налил на кусок чистой тряпки немного остро пахнущей жидкости.
– Ацетум? – спросил Ромул.
– Уксус, – поправил его Тарквиний. – Самое лучшее средство, чтобы предотвратить заражение крови.
Они молча смотрели, как Тарквиний осторожно промывал раны. Пакор даже не шевельнулся.
Сначала гаруспик занялся рукой командира. Отломав деревянный стержень стрелы, он с помощью металлического зонда извлек зазубренный наконечник, остановил кровотечение зажимами, а потом наложил повязку. Точно так же он обошелся с ногой. Дольше всего пришлось возиться с раной в груди. Чтобы вынуть стрелу, Тарквинию пришлось раздвинуть специальными расширителями два ребра. Рану необходимо закрыть как можно скорее, объяснил он. Если в грудную клетку Пакора попадет много воздуха, он неизбежно умрет. Ромул не впервые наблюдал за работой друга и многое понимал. Однако не мог удержаться от вопросов.
– Все, что нужно, ты уже видел, – со вздохом отозвался гаруспик. – Когда в следующий раз кого-нибудь из легионеров ранят, будешь оперировать сам.
Ромул даже вздрогнул. Перевязать рану товарища посреди сражения – несложное дело, но то, о чем говорил Тарквиний, было куда серьезнее.
– Будет еще много раненых, – уверенно сказал Тарквиний. – Я один не смогу помочь всем.
Ромул кивнул, соглашаясь. Такая перспектива его пугала, но возразить было нечего. Не единожды он замечал, что гаруспик лечил только тех, у кого был верный шанс на выздоровление. Тяжелораненых обычно оставляли умирать. Те, кому повезло, то есть если позволяли обстоятельства, получали немного обезболивающей настойки мандрагоры или папаверума, но большинство умирало в тяжких мучениях, стеная от боли. И любая попытка спасти их жизни, пусть даже предпринятая неопытным и неумелым лекарем, все равно была для них большим благом, чем тот растягивавшийся на неопределенное время ад, через который они проходили. Осознание этого укрепило решимость Ромула овладеть всей медицинской премудростью, с какой ему удастся познакомиться.