В спальне, где на огромной кровати лежал Феофан, было невероятно душно. Сильно пахло ладаном, потом и болезнью. Подойдя к кровати, я опустился на одно колено, подхватил руку с перстнем, свисающую с перины, и прислонил камень перстня на секунду ко лбу. Никто и никогда не заставил бы меня поцеловать этот камень, даже если бы от этого моя жизнь зависела. Хотя что я себя обманываю, если бы от этого зависела моя жизнь, я бы камень облизал, не то что поцеловал бы.
– Я примчался, как только печальная весть дошла до меня, владыко, – проговорил я очень тихо, но Феофан меня услышал.
– Встань, государь, – неожиданно твердым голосом проговорил он. – Негоже царю на коленях пред рабом своим ползать.
Я молча поднялся, и мне тут же какой-то дьячок подставил мягкое и очень удобное кресло. Сев в него, я с искренней тревогой начал рассматривать Феофана. Ну что я могу сказать – большой мужчина. Густая черная борода только подчеркивала бледность лица, тени под глазами. Кожа на щеках висела сероватыми складками – видимо, он сильно похудел за последнее время.
– Что произошло? – спросил я, наткнувшись на внимательный взгляд лихорадочно блестевших черных глаз.
– Почувствовал себя нехорошо: полилось из меня со всех сторон, прости господи, – начал говорить Феофан. – Рези в животе были такие, что поневоле подумал я, будто в ад угодил за грехи свои тяжкие и черти в меня толченое железо начали запихивать. Царевна Елизавета Петровна в тот момент неподалеку была, перепугалась она, Лестока сразу кликнула. Медикус и сказал, что яд то был. Хотел он мне желудок мыть, но не позволил я.
– Почему же? – я нахмурился.
– На все воля божья, и коли суждено мне было так отойти, значит, Отцом нашим так велено.
Хотел я было ответить ему довольно резко, но вовремя опомнился. Несмотря на свое вольнодумство, Феофан прежде всего священник, значит, в своем праве.
– На кого думаешь, отче? – все еще хмурясь, спросил я.
– Считай, что ни на кого, – строго ответил Феофан. – Бог им судья.
– Но…
– Не произошло злодеяние, на поправку я пошел, а тебя увидел, так и вовсе воспарил, даже глазам сперва не поверил, думал, бред горячечный, не слишком ты ко мне благоволил, государь. Дальше разбираться священный Синод будет. Наше это дело, внутреннее. Светским там нечего делать.
– А как же тот факт, что именно я являюсь главой церкви? – поддел я Феофана.
– Когда расследование произойдет, судить супостатов тебе придется, – он кивнул и на мгновение прикрыл глаза. Видно было, что плохо ему.
– Ежели худо тебе, могу оставить, чтобы отдохнул, – я немного подался вперед.