Но тут вдруг ему в голову пришла некая мысль, и он принялся действовать по первому побуждению, прежде чем какая-то новая мысль могла заставить его усомниться в разумности его действий. Джереми Коксон, очевидно, имел привычку пить в ближнем баре допоздна. Вполне возможно, что он еще не выключил свой мобильник. Если выключил, можно будет позвонить утром.
Джереми Коксон был в баре. Шумовой фон делал членораздельный разговор невозможным, и когда Коксон разобрал, что звонит Дэлглиш, он сказал:
– Подождите минуту, я выйду на улицу. Здесь я не могу вас толком расслышать. – И через минуту: – Есть какие-то новости?
– Нет, – ответил Дэлглиш. – Пока – никаких. Мы свяжемся с вами, если станет известно что-то новое. Простите, что так поздно звоню. Звоню по другому поводу, но это очень важно. Вы помните, что вы делали седьмого июля?
Последовало молчание, затем Коксон спросил:
– Вы имеете в виду день лондонских взрывов?
– Да, 7 июля 2005 года.
Снова воцарилось молчание, во время которого, как подумал Дэлглиш, Коксон боролся с искушением спросить, какое отношение имеет седьмое июля к смерти Робина. Наконец он сказал:
– Кто же этого не помнит? Это все равно что девятое ноября или тот день, когда погиб Кеннеди. Такие дни помнятся.
– Робин Бойтон уже тогда был вашим другом, так ведь? Не припомните ли вы, что он делал в тот день?
– Я могу припомнить, что он говорил о том, что делал в тот день. Он находился в центральном районе Лондона. Появился в Хемпстеде, в квартире, где я тогда жил, примерно в одиннадцать вечера и до поздней ночи надоедал мне рассказами о том, как едва уцелел во время взрыва, а потом долго шел пешком из центра в Хемпстед. Он тогда оказался на Тоттнем-Корт-роуд, рядом с той бомбой, которой был взорван пассажирский автобус. В него вцепилась какая-то старушенция, вроде бы служанка, перепуганная до смерти, которую надо было успокаивать – это потребовало некоторого времени. Она рассказала ему, что живет в Сток-Шеверелле, а в Лондон приехала накануне, побыть у приятельницы и сделать кое-какие покупки. Собиралась вернуться домой на следующий день. Робин боялся, что она от него долго не отстанет, но каким-то образом ухитрился поймать единственное такси около мебельного магазина «Хилз», дал ей двадцать фунтов на проезд, и она уехала почти успокоившаяся. Это так похоже на Робина: он сказал, что ему легче расстаться с двадцаткой, чем провести весь остаток дня с милой старушкой.
– Он сказал вам, как ее зовут?
– Нет. Не знаю ни имени этой дамы, ни адреса ее приятельницы, ни – кстати говоря – номера ее такси. Тот случай не имел большого значения, но это было.