Неудивительно, что, появившись в мастерской, Репин уже не присаживался, как в прежние годы, вместе с учениками писать натуру. Усталой походкой он продвигался вдоль строя мольбертов, заученно повторяя:
— Смотрите дольше, пишите проще!
Если же находил ошибку в работе, то, как правило, говорил:
— Больше рисуйте. Нужно проесть зубы на рисунке!
Нет, не о таких занятиях мечтал Греков. Он хотел видеть мастерскую похожей на те, что существовали в Италии в эпоху Возрождения, когда опытные и молодые художники работали под одной крышей и из рук в руки мастер передавал ученику великое искусство.
Репин несколько воодушевлялся, когда занятия подходили к концу и все ученики собирались в «чайной» — небольшой комнате при мастерской, где стоял длинный дощатый стол с самоваром. За стаканом чаю Илья Ефимович начинал рассуждать о художниках, живописи.
— Искусство — великая вещь! — растревожено вздыхал он. — Я его люблю больше добродетели, больше, чем близких, чем друзей, больше, чем всякое счастье и радости жизни. Где бы я ни был, чем бы ни развлекался, кем бы ни восхищался, оно всегда и везде в моей голове, в моем сердце. Лучшие часы моей жизни — это те часы, которые я посвящаю ему!..
Эти недолгие беседы невероятно воодушевляли, Хотелось работать и работать, чтобы услышать из его уст слова одобрения. Репин знал об этом и не скупился на похвалы.
В репинской мастерской к Грекову пришел первый настоящий успех. На очередном конкурсе эскизов его картина «Охота на лисицу» произвела фурор..
— Какая совершенная, динамичная композиция! — восхищались члены жюри.
Поправившуюся работу отметили первой премией и наградой в сто рублей. В один день Греков сделался знаменит. Немногие ученики Академии художеств, даже самые талантливые, получали такую награду!
Должно быть, под влиянием этого успеха Горелов предложил ему принять участие в крупной заказной работе для Народного дома в Петербурге.
— Речь идет о диораме, — объяснял он. — Предложение заманчивое. Представляется возможность попробовать свои силы в интересном виде живописи…
— Я знаком с панорамным искусством, — отвечал Греков. — В «Ниве» я видел снимок с диорамы «Голгофа» польского художника Яна Стыки. Черно-белое изображение, правда, не позволяло судить о живописи, но даже в таком виде диорама поражает мощью массовых сцен.
— Заказанная диорама тоже на библейский сюжет, — обрадованно продолжал Горелов, видя, что имеет дело с человеком, которому ясна суть предстоящей задачи. — Мотив известнейший — поклонение волхвов. На эту тему создано великое множество картин самыми блестящими талантами…