Узкие улочки, где расстояние между домами порой составляло меньше метра, создавали чудовищные транспортные пробки. Лошадей и экипажей в центре Парижа становилось все больше, и, когда возникали заторы в движении, дело нередко заканчивалось потасовкой. Уже в 1843-м лучшие умы страны забили тревогу, указывая на острую потребность в расширении улиц «в городе, где каждая минута на счету»>45.
Многих путешественников, впервые прибывших в Париж, шокировал постоянный оглушительный шум. Прогуляться по французской столице в 1850-е годы было все равно что погрузиться в несмолкаемую какофонию шумов. Зазывные крики уличных торговцев и ремесленников, звуки гармошки и кларнетов, пытающихся соперничать с грохотом колес по булыжной мостовой. На улочках теснились акробаты и жонглеры, шарманщики и бродячие театры марионеток. Тут же вертелись шуты, толкались наперсточники, фокусники, а также прочие мошенники и шарлатаны. Мальчикам – разносчикам газет – приходилось кричать во весь голос, чтобы пробиться сквозь весь этот гвалт с последними новостями.
Париж являл собой огромную сцену для невольной массовой публики. Прохожие то морщились от ужасного гама, то останавливались в восторге, чтобы послушать прекрасно поющего тенора.
Большую часть времени Альфред Нобель намеревался провести у наставника профессора Зинина Жюля Пелуза, который был профессором в Политехнической школе в Латинском квартале. Пелуз успевал все. Он заседал во французской академии наук, где тремя годами ранее зачитал письмо своего ученика Собреро о только что открытом нитроглицерине. К тому же он являлся одним из выдающихся исследователей в Коллеж де Франс и президентом монетарной комиссии. Сорок лет спустя он станет одним из семидесяти двух выдающихся французских ученых, чье имя будет выгравировано на Эйфелевой башне – манифесте современных технологий>46.
При этом Пелуз не уставал заниматься в своей частной химической лаборатории с юными дарованиями типа Альфреда Нобеля. Странно было бы, если б во время этих занятий знаменитый француз ни разу не упомянул об успехах Собреро с нитроглицерином.
* * *
В Париже имелись также уличные проститутки и бордели. Кокотки и гризетки тысячами сидели в кафе, театрах и кондитерских, толпами бродили вдоль популярных бульваров. Телом торговали повсюду, днем и ночью. Париж XIX века называли «современным Вавилоном» и «городом соблазнов», что вряд ли могло ускользнуть от юных студентов-иностранцев. И Альфред Нобель не был исключением>47.
Судя по юношескому стихотворению «Загадка», первое пребывание в Париже стало для молодого Альфреда испытанием. Он чувствовал себя одиноким и забытым. Друзья, которых он себе завел, оказались обманщиками и притворщиками. Женщины насмехались над ним, стоило ему проявить интерес. В конце концов, столкнувшись с всемирно известным легкомыслием, он, похоже, потерял почву под ногами. Или, как он сам пишет: «Когда нас страсть одолевает, / Обычный фрукт надоедает, / И грех нас может взять в полон, / И ослепить способен он. / Я мед греха испить был рад, / Но понял я – в той чаше яд».