Разумеется, вопрос безопасности нашего лагеря (а значит – нашей собственной безопасности) нас волнует самым серьезным образом. Пытались говорить на эту тему с сербскими командирами. Результат всех этих переговоров – ноль. Сербы кивают, вроде как соглашаются, но всё остается по-прежнему.
И это в то время, когда речь идет о вполне посильных для них мерах: просим их заминировать, по крайней мере, самые привлекательные со стороны противника маршруты подхода к нашему лагерю. «Нет проблем!» – в который раз соглашаются сербы и… не делают ничего. Неужели мин им жалко? В казарме-общаге, куда мы приезжаем отсыпаться после вахты на положае, этих мин – целые штабеля.
Вопрос минирования подходов к нашему лагерю начали решать сами. Правда, весьма кустарным способом. На одной тропинке, уходящей в мусульманскую сторону, наши (Володя Перископ и др.) командиры установили несколько гранатных растяжек, другую тропинку просто в нескольких местах перетянули… веревками с нанизанными на них пустыми консервными банками. Это, понятно, не нанесет урона врагу, но озаботит наших часовых, позволит быстрее всем остальным подготовиться к бою в случае внезапного нападения. Все эти меры, конечно, очень специфические, но это все-таки лучше, чем ничего. А сама ситуация еще раз напоминает, что при любом развитии событий рассчитывать мы должны только на себя.
* * *
Днем нас снова обстреляли. Уже в который раз. Едва мы принялись за обед, примостив на коленях котелки с традиционным фасолево-свининным варевом, как сантиметрах в двадцати над палаткой зацвикали пули. Снайпер! Не устаешь удивляться гнусности их звуков. Раньше я думал, что самый неприятный звук рождает соприкосновение металла со стеклом.
Ошибался.
На огонь ответили, приблизительно определив место, откуда стреляли. Тем все и кончилось.
* * *
Этой ночью караульное время делил с Мишкой-Капелькой, сибирским казаком. С тем самым, который, благодаря избыточному весу, «сдох» в первом же рейде. Одиночество, ночная тишь и яркий лунный свет располагали Мишку к откровенности. Он с неподдельной грустью сетовал на окружение, на нравы в среде особняком держащихся казаков. Оценивая последних, несмотря на собственную принадлежность к ним, Капелька крут. По его мнению, в отряде слишком много «шариковых» и откровенных ублюдков. Обвинения не голословны. Мишка поражен фактами банного грабежа и последующей бездарной пьянки в «дурдоме», осуждает постыдную кладбищенскую опохмелку. Вежливо слушаю, вежливо киваю, но откровенностью за откровенность платить не спешу. В недавнем рейде при посещении разоренных мусульманских домов Капелька сам «отличился»: с агрессивной активностью пихал в свой вещмешок все подряд. Включая сильно потрепанное барахло, стоптанную обувь, грошовые никчемные безделушки. И этот человек претендует на принадлежность к касте интеллигентов!