Поручик не ответил.
Вайда решительно закурил, потом спросил офицера, указывая на звездочки петлиц:
— Неужели вы кадровик? Сколько же вам лет?.. Да, война есть война, — и Вайда сочувственно покачал головой.
Офицер и сейчас не ответил. Тогда Вайда вдруг нарочито засмеялся, надеясь, что офицер спросит, почему он смеется.
— Чудесная история! — воскликнул он вдруг, так и не дождавшись вопроса. — Третьего дня мы с ним утром, — и Вайда ткнул пальцем в сторону высокой двери, — выпили на брудершафт. Я вылакал литр коньяку, и ни черта, ни в одном глазу…
Почтенный офицер вынул изгрызенную сигару изо рта, посмотрел на Вайду и спросил:
— Скажите, вы еще не устали?
Вайда крякнул и замолчал.
Тихо задребезжал звонок. Офицер встал. Скрылся за высокой двухстворчатой дверью. Вернулся.
— Пожалуйте, — сказал он.
Вайда вскочил и, хотя совсем отупел уже от долгого ожидания, все же заулыбался и, как человек, приехавший к старому другу, которого давно не видел, поспешными шагами пошел к двери.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой отлично известный читателю господин готов во имя уничтожения титулов и рангов вступить в союз даже с социал-демократической партией
1
Его мучила изжога. «Где ж аптека?» — простонал он и прибавил шагу. Теперь, когда он торопился, особенно ясно было видно, что ноги у него кривые. Он уже почти бежал. Ему, ни во что не ставившему чужие беды, но считавшему малейшую свою неприятность несчастьем, равным землетрясению, — ему казалось, что он стоит на месте. Руки и ноги старательно двигались, и все же он никак не мог выбраться из этого скопища вилл. В вечерней мгле сады и виллы тянулись мимо него медленнее медленного.
Сейчас ему даже завидовать не хотелось. Во рту было скверно. Но это еще полбеды… Хуже, что ныло под ложечкой!
— Рак желудка! — испуганно воскликнул он и еще поспешнее заработал своими кривыми ногами. — Уж не могли эти музеи поближе друг к дружке поставить! Нет, им вынь да положь, чтоб сад был сто метров длиной. И еще злятся, что в андялфельдских доходных казармах их ненавидят! Да разве они не правы? Ведь тут пока до аптеки дойдешь — сдохнешь по дороге!
Стоял мягкий августовский вечер. В сиянье электрических фонарей листья платанов и диких каштанов причудливо переливались голубовато-синим блеском. Но человек, бежавший по улице, ничего этого не замечал. У него рак; настоящее светопреставление, черт бы побрал все и вся — и виллы и Андялфельд! Ни трамваев, ни извозчиков…
— Соды! — крикнул он, ворвавшись в тихую ночную аптеку.
Тощий провизор составлял порошок по какому-то сложному рецепту и кусочком пергамента рассыпал его на четырехугольные бумажные листочки. Он так углубился в свое занятие, что от неожиданного хриплого окрика содрогнулся. «Экая невоспитанность!» Возмущенный, он даже не обернулся к вошедшему. Состроив строгую мину, продолжал рассыпать порошок. Но когда клиент, склонившись к прилавку, гаркнул ему прямо в ухо: «Соды!», провизор поднял глаза и, увидев расстроенное лицо незнакомца, спросил: