— Сиплый скрывается у Уилсона, — сообщил я.
Нунен вздрогнул. Его глаза потемнели. А потом лицо исказила судорога и голова вновь повисла на плечах. Взгляд потух.
— Больше не могу, — промямлил он. — Устал от этой резни. С меня хватит.
— Так устал, что решил не мстить за Тима? — поинтересовался я.
— Да.
— А ведь с его убийства все и началось, — напомнил я. — Если бы ты отказался от мысли отомстить за брата, возможно, резня бы кончилась.
Он поднял голову и уставился на меня глазами собаки, которая смотрит на кость.
— Убийства надоели не тебе одному, — продолжал я. — Выскажи им свою точку зрения. Соберитесь все вместе и заключите перемирие.
— Они решат, что я против них что-то замышляю, — с неподдельной грустью возразил он.
— Соберитесь у Уилсона. У него скрывается Сиплый. Если ты сам туда явишься, они никогда не заподозрят тебя в обмане. Боишься?
Он насупился и спросил:
— А ты со мной пойдешь?
— Если захочешь, пойду.
— Спасибо. Я… я попробую.
Когда мы с Нуненом в назначенное время, в девять часов вечера того же дня, вошли в дом Уилсона, все остальные делегаты мирной конференции были уже в сборе. Встретили нас без аплодисментов.
Я знал всех, кроме бутлегера Пита Финика, широкоплечего мужчины лет пятидесяти, с абсолютно лысым черепом, низким лбом и бульдожьей челюстью.
Расположились мы в библиотеке, за большим круглым столом. Во главе стола сидел папаша Элихью. При электрическом свете его коротко стриженные седые волосы на круглом розовом черепе отливали серебром. Круглые синие глаза властно смотрели из-под кустистых белых бровей. Тонкие, крепко сжатые губы, квадратный подбородок.
Справа от него, прощупывая окружающих маленькими черными глазками с неподвижными зрачками, уселся Пит Финик. Рядом с бутлегером пристроился Рено Старки. Лошадиное лицо, глаза тупые, безжизненные.
Слева от Уилсона, в тщательно отутюженном костюме, развалился на стуле, небрежно положив ногу на ногу, Макс Тейлер. Губы у маленького картежника были крепко сжаты. К углу рта прилипла сигарета.
Я сел рядом с Тейлером, а Нунен — рядом со мной. Собрание открыл Элихью Уилсон. Так дальше продолжаться не может, сказал он. Мы ведь все взрослые, разумные люди и достаточно пожили на свете, чтобы понимать: любой человек, кем бы он ни был, должен считаться с другими людьми. Всем нам, хотим мы того или нет, приходится иногда идти на компромисс. Хочешь жить сам — давай жить другим. Я уверен, сказал в заключение Уилсон, что сейчас самое главное для всех нас — прекратить кровопролитие. Уверен, все спорные вопросы можно решить за столом переговоров, не превращая Берсвилл в бойню.